Дмитрий Воронин - Синее Пламя

Это было неудивительно. Вампиры не просто сильнее обычного человека — он и быстрее, и выносливее. Взрослый, приняв облик летучей мыши, способен поднять даже небольшую лошадь и унести ее достаточно далеко, чтобы, не опасаясь преследования, в полной мере насладиться трапезой. Хотя, пожалуй, девчонке было еще до этого далеко…

Девчонке ли? Шенк критическим взглядом окинул фигурку, мерно покачивающуюся в седле в нескольких шагах впереди. Пока она сидела, скорчившись, опутанная цепями, он не мог рассмотреть ее как следует, а тонкие запястья и худоба — признак того, что голод ей известен не понаслышке, — заставляли ее казаться еще меньше. Теперь же, при свете дня, он мог оценить свою спутницу более объективно. Да, она казалась еще почти ребенком. Девочкой… но девочкой, уже почти вошедшей в пору девичества. Если мерить на человеческий лад, то она выглядела лет на пятнадцать… а это означало, что она появилась на свет не менее двадцати лет назад. Вампиры взрослеют медленнее людей, но и старость подкрадывается к ним много позже. Уже выщербится от времени каменная плита на его, Шенка, могиле, а эта малышка еще будет в самом расцвете красоты. О, она будет красивой — по-своему, конечно. Шенку приходилось видеть взрослую вампирессу, высокую, статную, с иссиня-черными волосами и всегда, безо всяких красок, алыми губами. А в старости… что ж, редко кому из вампиров удается узнать, какова она — старость.

Решение следовало принимать сейчас.

Ткнув каблуками в бока коня — умное животное тут же поняло, что от него требуется, и ускорило шаг ровно настолько, насколько это было необходимо, — темплар поравнялся с девочкой.

— Может, скажешь, как тебя зовут?

И тут же одернул себя… Зачем ему знать имя той, с которой они вот сейчас, через несколько минут, расстанутся — и скорее всего навсегда?

Ее губы чуть шевельнулись, но Шенк не разобрал произнесенного слова.

— Прости… не расслышал.

— Синтия. Меня зовут Синтия… — повторила она чуть громче, и темплар снова поразился чарующему тембру ее голоса.

Он молчал, понимая, что она ждет каких-то слов. И понимал также, что вряд ли ей понравится то, что он скажет.

— Мама называла меня Травинкой, — вдруг сказала девочка и всхлипнула. — Они убили маму…

Темплар молчал. Что тут можно было сказать? Что взрослая вампиресса, вышедшая на охоту, опаснее десятка солдат? Что и по сей день в глухих уголках Минга попадались деревушки, где не оставалось ни одной живой души, одни лишь белые, лишенные крови тела. Это в лучшем случае — а в худшем… Лет двести назад такую деревеньку нашли и в лесах, принадлежащих Ордену. Девять дворов, чуть более тридцати душ… нет, тридцати тел, лишенных души, зато прекрасно обеспеченных кое-чем иным. Силой. Молниеносной реакцией. Клыками и когтями, способными разорвать кольчугу. И жаждой… Нет, они не ограничивали себя в свежей крови тех, кто ходил на двух ногах. Тех, кого злая судьбы заносила сюда к вечеру, кто соблазнялся теплой комнатой и запахом жареного мяса. Но их было много, а случайных прохожих — мало.

Орден такого допустить не мог. Деревню окружили войска. Командор Тецирас, вояка старый и опытный, привел туда всех, кого сумел собрать, — полтора десятка латников, почти две сотни простых солдат. Троих темпларов…

Потом он ушел в монастырь, хотя сам Великий Магистр пытался отговорить его, пытался объяснить, что не было вины командора в том, что после боя в заваленной трупами деревне на ногах остались лишь два десятка людей. Остальные, в том числе и темплары, слишком понадеявшиеся на мощь своих Знаков и серебряных мечей, остались там навсегда.

Понятно, что тот случай не прибавил людям любви к вампирам. Время лечит многие раны, но не такие.

— Синтия… — слова выходили тяжело, с усилием, — ты должна понять… Дальше я поеду один.

Она вскинула на него свои невероятные глаза — при свете разгорающегося дня их красноватый отлив был почти незаметен. Сейчас она была очень красива — невероятно длинные густые ресницы, за которые любая столичная модница не задумываясь отдала бы все, что имела, чистая, хотя и очень бледная кожа, чуть приоткрытые пухлые губы. Выражение ее лица заставило Леграна вздрогнуть — столько в нем было детской обиды… и очень взрослой, не по возрасту взрослой боли.

— Ты решил убить меня, рыцарь? — тихо прошептали губы, и глаза вдруг заблестели в свете первых лучиков солнца, наконец-то нашедших путь сквозь листву. А затем голос окреп, стал жестче: — Зачем тогда все это? Зачем ты купил меня? Хочешь узнать, каково это — убить вампира? Хорошо, ты узнаешь… я не буду сопротивляться. Ведь ты темплар, твой меч должен быть посеребрен, ведь так? Сделай это быстро, темплар. Я не причинила тебе вреда, не мучай. Один удар, и все.