Дмитрий Воронин - Синее Пламя

Он сплюнул, скривился от снова резанувшей боли.

— Что, нездоровится, орденский выкормыш? — заржал охотник и стегнул Шенка по лицу тонким, очищенным от коры прутом. Не для того даже, чтобы причинить боль, а просто так, чтобы еще более унизить беспомощного пленника. — Ты добрый человек, орденец. За твою голову назначена такая цена, что все наше село будет безбедно жить год. И даже больше.

— Ты что, дурак, веришь, что за меня тебе кто-нибудь заплатит? — прохрипел Шенк.

— Заплатят, непременно заплатят, — осклабился охотник. — По всем селам, даже по хуторам, глашатаи кричат о награде. Большие деньги, очень большие… а работы-то — всего ничего.

— Где… девушка?

— Девушка? — снова заржал охотник, смех у него был ничуть не приятнее рожи. — Хороша девушка, Тьма ее забери, Вот уж точно, все орденцы с Тьмою снюхались и демонам служат, если вампирок в спутницах держат. Ей, мил-друг, дорога одна — на костер, где ей и место,

— Только прикоснись к ней… — Шенк постарался придать голосу как можно больше твердости. — Убью, как собаку… нет, как жабу. Размажу…

— Давай, давай, поговори мне тут, — окрысился охотник. — За тебя деньги за живого обещаны, а чтоб целым был, о том указаний не было.

Взмах его руки темплар заметил, а вот что было в руке — не разглядел. Но это было не так уж и важно — камень, палка, повернутый обухом небольшой топорик или что-то иное, — важно лишь, что удар по многострадальной голове вновь погрузил рыцаря в беспамятство, на этот раз надолго.

Когда он в очередной раз пришел в себя, то едва сдержал стон… Издалека доносились возбужденные голоса, не просто возбужденные — разгневанные. Два голоса в унисон упрекали кого-то, не иначе как старшего, в самоуправстве. Тот лениво огрызался, уверенный в своей правоте и в своих силах.

— А ежели он вообще сдох?

— Тады нам конец…

— Еще бы! Сказывали, чтобы рыцаря непременно живым…

— Да он живучий, оклемается, — это голос старшего. — Заткнулись бы вы оба!

— Ну, ежели сдохнет, так зарыть его прям здесь…

— И вампирку его проклятую…

— Да ты что? Вампирку, да в землю? Ее жечь надобно, то каждый дурак знает…

В глазах снова помутилось, последняя мысль была неожиданно приятной — Синтия все еще жива, значит, есть надежда. Если она придет в себя, никакие веревки ее не удержат. Может, хоть сама спасется.

Он потерял сознание, прежде чем понял — не спасется. Не захочет, Бросится спасать его, любой ценой, пусть и ценой своей жизни…

Он уже не видел, как к нему подошел старший охотник, как приложил ухо к груди и довольно усмехнулся — мол, жив орденец, ничего ему не сделается. Не видел, как деревья по обе стороны тропы стали все чаще и чаще сменяться крошечными вырубленными делянками, а затем полями и огородами, как появился первый домик…

Его перетащили в сарай, еще раз проверили путы, опять обыскали — а не прячет ли рыцарь где-нибудь в одежде крошечное лезвие… Конечно, Легран был бы полным глупцом, если бы отправился в путь, в имперские земли, без потайных карманов, где лежали и крошечные — только себе вены вскрыть — лезвия, и клинки посолиднее, почти ножи. И даже маленький, но отменной стали напильник. Но во время обыска часть спрятанного железа нашли, а остальное все равно было бесполезно — рыцаря связали со знанием дела, он не мог толком даже шевельнуться…

Его свалили на земляной пол сарая, у дверей тут же посадили двоих сторожей, а еще один, взгромоздившись на коня, умчался в крепость Дир, дабы сообщить о поимке орденского лазутчика и потребовать обещанную награду.

Тонкая струйка воды пролилась на лицо, просочилась сквозь неплотно сомкнутые губы. Рыцарь неудачно вздохнул, тут же закашлялся — чья-то широкая, неприятно пахнущая ладонь зажала рот.

— Ш-ш! — раздалось шипение, явно призывающее к тишине.

Вода продолжала литься, освежая, унимая боль, смывая пот и кровь. Наконец Шенк разлепил глаза — над ним склонилось немолодое лицо, украшенное окладистой бородой. Толстые мясистые губы шевельнулись, но вместо нормального голоса раздался еле слышный шепот:

— Ни звука, алый… ежели дорога тебе жизнь.

— Ты кто? — прошептал Шенк, вдруг почувствовавший, что спасение рядом. Это лицо, некрасивое, порядком изуродованное многочисленными шрамами, «украшенное» мешками под глазами и одутловатыми, обвисшими щеками, казалось почему-то совсем не злым. Жестким — возможно, но при этом весьма к себе располагающим.

— Не важно…

Холодное лезвие скользнуло по рукам Леграна, вспарывая путы. Затем обтянутая кожей рукоять длинного ножа легла ему в ладонь.