Михаил Сельдемешев - Фокусник

Я был благодарен за вынужденную задержку, так как помимо приятных мгновений, проведенных наедине с дамой моего сердца, мы с ней, отобедав в ресторане, посетили театр, чего мне не доводилось из-за тягот службы уже более года. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается, и вечером следующего дня я вновь предстал перед складским служащим. На этот раз, к счастью (точнее — к сожалению), мой заказ был исполнен в полной мере.

— Ну, задали вы нам задачку, — расплылся в улыбке служащий, подавая нам с извозчиком коробки с препаратами.

— Задачку? — Я немного растерялся, так как не понял, что он имеет в виду.

— Мы привыкли иметь дело с самыми простыми вещами: снотворное, слабительное, банки, термометры, извиняюсь, клистир, на худой конец. Что еще может понадобиться в казенном доме? — рассуждал служащий. — А здесь вдруг такое специфическое требование. Там, — он злорадно показал пальцем вверх, — кое-кому пришлось растрясти задницу — ведь документик-то утвержден…

— Да какие, черт подери, специфические требования? — удивился я.

— Ну как же, — обиделся служащий. Он достал из папки мой список, положил его передо мной и постучал пальцем по последним трем строчкам.

Они были написаны не моим почерком. Мне это не понравилось. Мне это чертовски не понравилось. Потому что, во-первых, это был почерк Юрковского. Во-вторых, надписи были сделаны на латыни. И, в-третьих, мне не был знаком ни один из перечисленных составов. Признаюсь, я не нашелся, что сказать. Мы молча погрузили коробки в экипаж, а когда тронулись в путь, уже начало темнеть.

Снег под полозьями все так же похрустывал, а когда на нашем пути попадалась какая-нибудь рытвина, пузырьки в коробках отзывались тонким позвякиванием. Я пытался заставить себя задремать, но ничего не получалось. К тому же было жутко холодно, и я, кутаясь в шинель, терзал себя мыслью, что вместо этого мог бы сейчас развалиться среди атласных подушек в теплых объятиях моей городской подруги…

Но вскоре мои мысли невольно вернулись к злополучным медикаментам. Что за шутки? И почему я сразу ничего не заметил? За все эти годы ничего подобного не было, да и не могло быть: я никогда бы не поверил, что Юрковский вдруг однажды блеснет познаниями в медицине и латыни. Все это не укладывалось в голове, и я надеялся, что доводы начальника тюрьмы развеют мое недоумение. В любом случае разговор у нас с ним состоится серьезный…

К звуку, издаваемому санями, и похрапыванию лошадей теперь время от времени добавлялся отдаленный протяжный волчий вой, так что я в который уже раз пожалел о том, что не остался ночевать в городе…

Проснулся я оттого, что кто-то настойчиво тряс меня за плечо. Оказывается, я и не заметил, как заснул. Надо мной нависло перепуганное, красное от мороза лицо извозчика.

— Господин доктор! Там… Они на снегу, там… — его речь была бессвязной, да к тому же я ощущал себя так, будто голова моя налилась свинцом, причиной чему была внезапно прерванная дрема.

— Да объясни ты толком, кто на снегу? — спросил я его, постепенно приходя в себя.

— Волки… — выдавил извозчик и мотнул головой в сторону двери экипажа.

Озадаченный происходящим, я достал из планшетной сумки револьвер и выбрался на улицу.

Свежий морозный воздух окончательно разбудил меня. Стояла ночь, но вокруг было светло из-за взошедшей луны. Прямо перед собой, у обочины, я увидел пугающую картину: значительный участок снежной целины был усеян кровавыми ошметками. Это действительно были волки, но их словно настиг пушечный обстрел. Тут и там валялись головы, разорванные туши и конечности несчастных хищников. Они словно пали в неравной схватке с каким-то гигантским зверем.

Это было зрелище, на котором не хотелось задерживать взгляд. Я собрался уже было вернуться в экипаж, но вдруг заметил что-то между волчьих останков; луна давала достаточно света, чтобы даже отсюда рассмотреть предмет, привлекший мое внимание: это было не что иное, как человеческая голова! Я пытался отыскать взглядом остальные части человеческого тела, но тщетно. Тогда, осторожно переступая через волчьи трупы, я сделал несколько шагов в направлении головы, лежавшей в сугробе. Теперь я узнал и того, кому она когда-то принадлежала, — это была голова барона Вендорфа…

Я развернулся к экипажу: извозчик стоял неподалеку и настороженно озирался. Я махнул ему, чтобы он занял место на козлах. Все, чего я в данный момент желал, так это поскорее убраться отсюда.