Тупак Юпанки - Жертва 2. Искатель

— Альбус, я…

Северус умолк. Он так много хотел сказать Дамблдору, но в то же время понимал, что говорить тут не о чем. Просить прощения было глупо, оправдываться — неуместно, поэтому он всего лишь вздохнул и протянул руку, чтобы дотронуться до края мантии Альбуса и провести по ней кончиками пальцев.

— Я… я просто хотел сказать… Должен…

В глазах защипало сильнее. Он видел своего покровителя, самого могущественного волшебника столетия, нарисованного на холсте, и от этого кажущегося таким беззащитным и уязвимым. Разум говорил, что он всё сделал правильно, что так и должно было быть, но сердце, как обычно, диктовало своё. И Северус и сам не заметил, как по его щекам потекли слёзы. Он точно не мог сказать, почему плачет. Он не испытывал чувства вины, так же как и боли утраты. Скорее всего, сейчас ему было просто искреннее и по-человечески жаль старика, который за свою жизнь сделал так много хорошего тем людям, которые, по мнению Северуса, того не стоили, как, впрочем, и он сам. Внезапно его посетила мысль о том, что, возможно, таким образом Альбус старался искупить свою вину. Может быть, он сделал что-то ужасное в молодости, поэтому так заботился о тех, кого считал достойными своего внимания и «второго шанса». Как ни странно, эта мысль становилась всё более ясной, потому что Северус знал лучше всех остальных, что Дамблдор не был добрым дедушкой-волшебником, который всем приносил счастье и радость. Нет. Он был блестящим стратегом и очень грамотным политиком, который умел просчитывать все партии в своей игре на несколько ходов вперёд. И что бы он ни делал, и каким бы жестоким это ни казалось, он всегда поступал правильно и разумно. И вот теперь он сидит в своём кресле на портрете, нарисованный, мёртвый… убитый его собственной рукой…

Северус закрыл лицо ладонью, чтобы вытереть слёзы, и тут же услышал мягкий успокаивающий голос:

— Северус, мальчик мой… Не стоит, не надо. Не нужно ничего говорить. Возьми себя в руки. Поверь мне, ты сделал всё правильно, и я очень благодарен тебе за это.

Северус поднял на Альбуса измождённый взгляд и процедил сквозь зубы:

— Я убил тебя, Альбус. Теперь я думаю, возможно, было какое-то другое решение или возможность…

— Нет, — мягко возразил Дамблдор, — ты же сам делал мне прогноз. Год, не более. И я рад, что умер не в муках у себя в постели, уныло и бесполезно… Так от моей кончины есть хоть какая-то польза.

Дамблдор лукаво улыбнулся. Он выглядел при этом даже немного… счастливым, несмотря на неуместность подобных чувств.

— Альбус, а вдруг я ошибся и…

— Ты всё сделал правильно, — уже более настойчиво произнёс Дамблдор, и его голос стал чуть жёстче. — По-крайней мере, теперь я чувствую себя замечательно, — он на секунду улыбнулся, но потом сразу посерьёзнел. — Северус, давай больше не будем говорить об этом. Ты сделал то, что должен был сделать. Моя смерть уже ничего не решает, это всего лишь вынужденная жертва. Но благодаря ей, у детей теперь есть защитник. Всё получилось как нельзя лучше. Так что давай оставим эту тему и больше не будем к ней возвращаться. У нас впереди ещё очень много дел. Я ни секунды в тебе не сомневался, и я рад, что ты не разочаровал меня. Так что больше не стоит об этом говорить. У нас и без того есть, что обсудить.

Северус вздохнул, но согласно кивнул и опустился в кресло, разворачивая его к портрету. Разговор обещал быть долгим.

***

Северус покинул кабинет директора — свой кабинет, поправил он себя — только через два часа. В принципе, у него ещё были дела, но он решил отложить их на потом и отправился в свою кладовую.

Когда он отпер дверь заклинанием, в нос ударил резкий запах сырости и затхлого воздуха. Ничего удивительного: маленькую каморку не открывали два месяца. Северус засветил Lumos на кончике палочки и с замиранием сердца приблизился к портрету Джеймса. Это могло показаться безумием, но он почему-то боялся, что с портретом что-то могло случиться. Речь даже не шла о повреждении рамы или холста — Северус боялся, что Джеймс его покинет, хоть и понимал, что это физически невозможно.

Когда Северус вгляделся в портрет, Джеймса на нём не обнаружил. Наверное, он, как и в первый раз, прятался за деревом. Северус осторожно позвал его. Джеймс вышел из-за дерева только после третей попытки. Его глаза были недобро прищурены, руки сложены на груди, а вся его поза выдавала недовольство и злобу.

— Где ты был столько времени? — спросил Джеймс, приближаясь к краю портрета.