— Симочка, я обидел тебя? — тихо огорчился Саид. — Я что-то не так сказал?
— У меня дома остался младший брат, — не сбавляя шага, зло буркнула я. — Всю жизнь я отвечала за этого спиногрыза. Худшего слюнтяя в городе нет. Упырёнок, а не человек. Сколько он выпил моей крови, узнает Дэй — сожрёт говнюка! А все почему? Потому что нельзя никому вправить мозги и тем более втиснуть душу. Саид, тебе вообще нет и года. Если посчитать, я старше тебя раз в четыреста.
— Но я клон и я…
Уф. Дотащила до причала. Вон Рыг, теперь мы вдвоём точно запакуем влюблённого младенца в катер и спихнём его отсюда, как добрые люди щенков — из лодки в воду.
— Да иди ты на фиг! — заверещала я в голос, привлекая внимание Рыга. — Ну и что, если клон? Чихать мне на чужую память, твоей-то нет! Ты ни разу не бегал босиком по траве. Ты молока не пил, на закат не смотрел, костра не разводил и толком не был бит. Ты никто. Ты вообще никто, и тебе надо остаться одному и накопить личные шишки. Пошёл вон, и без синяков чтобы не являлся. Гав, ты с ним на два года, и если этот… если он не будет делать глупости и ошибаться, куси его!
— Но…
— Саид, мне было четыре года, когда я безумно влюбилась в Пушкина, — честно сказала я. — Понимаешь? Это не смешно, это было очень важно и вообще — здорово. Но это было хорошо для четырёх лет. В восемь я обожала певца, имя которого уже не помню, а тогда спать не могла без его фотки. В двенадцать я чуть не убила одноклассницу из-за урода, он жил в соседнем дворе. Это все как простуда, заразно, но быстро сходит. Я — твоя простуда. Прочихаешься.
— Я, правда, тебя люблю, — он почти плакал.
— Правда — это если года через два не прочихаешься, — отмахнулась я. — Вот катер, вон Рыг. Скажи ему спасибо, чмокни Симу в макушку и лети отсюда белым лебедем. Все.
Саид сделала несколько шагов к катеру, был пойман нашим великолепным габралом и притиснут под могучую руку. Минотавр все просек с одного взгляда, спасибо ему. Занял место между мной и Саидом и дотащил жертву произвола взрослых до самого люка. Там Саид вывернулся и попробовал стащить с головы Гава. Но морф сидел намертво, как будто врос в кожу.
— Хорошо, я полечу, — погасшим голосом сообщил серый и тихий Саид. — Сима, только ты скажи… а вот ты — ты совсем никак ко мне не относишься? Или это такой способ меня воспитать или… не знаю. Не нравятся тебе прайды, вот.
— Я тебя обожаю куда больше, чем Пушкин — четырёхлетнюю Симу, — честно сказала я и погладила Саида по голове, заодно поблагодарив морфа, который меня не сдал телепату. — Я желаю тебе удачно повзрослеть и сто тыщ раз влюбиться в тех, кто этого стоит. Года через два поговорим, может, тогда будет смысл в разговоре. Саид, не надо становиться взрослым раньше времени. У тебя украли детство, урви обратно хоть небольшой кусочек. И никому не позволяй сбивать мой катер, он ценный, ограниченной серии.
— Значит, только так, — тихо и обиженно процедил сквозь зубы Саид.
— Да. Только так.
— Ну, и оставайся тут одна.
Он резко качнулся в шлюз, ударил по зоне контроля всей ладонью — и у меня перед носом лязгнул люк. Рыг потянул назад за плечи. Мой катер, такой красивый и складный — почти как корабль Кита, только чёрный с серебром — отошёл от причала резко, рывком. И сгинул в универсуме. Я всхлипнула и ткнулась носом в рукав Рыга.
— Рыг, я дура. Ой, какая я дура…
— Ничего, не ты одна, — утешил честный габрал. — Это было хорошо сделано, без провалов и без перебора. И парень толковый. Может, еще помиритесь. Ты не реви, у них добротная команда. Малышню сразу не бросают в худшие зоны «мешка», к тому же у Саида реакция — мне завидно. Прорвёмся. — Рыг хлопнул меня по спине, выбил дыхание и выключил слезы. — А он тебе как, нравится? Мне-то не надо врать.
— Нравится. Когда вырастет. Только тогда его порвут на сувениры и без Симы.
Я надулась на себя, Саида и Рыга, и пошла тихо страдать в «Заросли сафы».
День кипел во всю, желудок урчал и тихо радовался скорому обеду. Нервы — они такие, порой добротно заеденная беда уходит без большой боли. Это я вру. Но ведь убедительно, правда? К тому же не я одна голодная, вон народу — толпень, то и дело на кого-то натыкаюсь или от кого-то уворачиваюсь. Сима рассеянная, у Симы сегодня все валится из рук. У Симы вообще сегодня руки пустые, дом пустой. На душу непосильным весом давит бяка — тоскливая, размером в цельный универсум…
— Простите, — буркнула я очередному типу, воткнутому посреди моей дороги к сытости.
Читать дальше