Дмитрий Гаврилов - Меч не знает головы кузнеца

— Возьми-ка лучше, да выпей до дна. В остатке, как говорится, вся сила сокрыта, — пробасил дед и, не вставая заново, швырнул Ридару баклажку.

Тот выронил оружие и едва успел ухватить свою флягу обеими руками. Она оказалась на удивление полнёхонькой!

— Пей, глупец! Потому что не надо искать драконов — они сами тебя находят, они бродят меж людей, и главное вовремя распознать их змеиную природу. Распознать прежде, чем они ужалят. Укус дракона не смертелен, но это хуже, чем смерть.

Опростав флягу до дна, Ридар, покачиваясь, двинулся назад.

Старик подложил в огонь еще пару-тройку толстых сучьев, а когда Ридар приблизился, хлопнул ладонью по бревну, на котором сидел. Сюда, мол! Словно уже не Ридар, а он сам, этот Старик, был хозяином места:

— Нас здесь только двое, Ридар! И дракон — из нас двоих — это ты.

Марианна, родная! Я не хочу тебе надоесть, я не могу позволить стать для тебя обыденностью, как уже писал — иначе мне суждено тебя потерять, а это смерти подобно. И всё-таки, если сейчас влетит твой почтовый голубь — я не сумею устоять.

И душа рвётся к тебе, и вырывается, и взмывает в небесную синь каждый день и каждую ночь — ты сумеешь различить её лишь по этим скупым строчкам письма. Она вряд ли надоедлива — моя душа, не то, что бородатое, изрезанное шрамами лицо.

Как бы там ни было — ты не ответила ни на одно из четырёх моих последних посланий за суматохой дел и событий. Это мелочь по нынешним неспокойным временам. А вот, представь себе наши два замка, и я шлю тебе письмо с самым быстрым гонцом. Потом ещё… И ещё одно. А потом, не получив ответа, либо принимаю яд из рук кормилицы, либо еду штурмовать твой замок во главе шайки головорезов. Какая острота!

Первый предмет, брошенный тобой со стен осажденной крепости, убивает меня наповал, и ты даже слезинки не прольёшь над моим бездыханным телом.

Так вот. Если бы спросили меня боги, что надобно мне в этой жизни — я попросил бы заключить тебя в самую высокую башню на Земле, до вершины которой мог бы добраться лишь сам. Будь же прекрасным исключением из общего правила! Поэтому, когда я полезу вверх по лестнице — ты не торопись её ломать, не торопись резать веревки. Лестница ещё слишком длинная, больно стены твоего замка высокие. Тем тревожнее и увлечённее будет моё роковое восхождение. Но ведь не неприступные же они!

Да ты и так гордо взираешь с балкона, как с крепостных стен, к которым я придвинул лестницу. Не отталкивай её сразу царственной ножкой. Дай мне залезть повыше, чтобы при падении сломать шею, а не просто ушибиться.

…Я как представил, что на полмесяца, бесконечно долгих полмесяца ты уедешь — сосчитал по пальцам, на сколько ночей и дней, полных одиночества, я расстанусь с тобой… Лучше бы и не представлять.

Ощущение твоей близости, когда ты рядом — это просто неописуемо, словно какие-то ласковые волны счастья нежно качают меня… И вот лишиться этого на невозможно длинные полмесяца?!

Ах, я бесконечно признателен тебе, милая моя, родная Марианна! Хотя бы только за то, что ты даёшь мне возможность вновь пережить искренние, светлые, не замутнённые никакой корыстью чувства. И сделать хоть что-то для тебя — означает, прежде всего, продлить собственное существование.

Уезжай! Скорее, уезжай прочь — потому что знать, как ты близка и недосягаема — худшая из пыток. Ты будешь там одна, ты многое передумаешь. Суета этого мира схлынет — всё предстанет в истинном свете. Может быть, только там, на тёплом берегу, ты поймёшь, что не будет в твоей жизни другого, более сумасшедшего Ридара. Остальные — они уже будут расчётливы. А я теперь перед тобой, как на ладони. И никто не скажет тебе всё, как есть, кроме меня.

Но, я надеюсь, до встречи! И раз мне отказано в милости коснуться твоих коленей, считай, что я впился в одних своих мечтаниях в твои молчаливые холодные губы. Ей-ей, даже такие, я бы не оставил их вовек, я желал бы вечно пить из их источника.

А ты, словно Фрейя из пены тёплого моря, сойдёшь на берег и ни разу не вспомнишь обо мне. Ты будешь нежиться в раскалённом песке, и капли терпкого вина заскользят у тебя по груди, пьяня голову ветром свободы.

Я вижу это, как наяву, но я не смею тревожить твоего уединения на том южном берегу. Как много бы я отдал за то, чтобы лишь день провести бы там с тобой, чтобы я мог разбить рядом наши шатры, и, зарывшись в песок, строить немыслимые замки. Они — и шатры, и эти замки — куда приятнее мрачных стен наших северных твердынь.