Дмитрий Гаврилов - Ларв

4 ОКТЯБРЯ. На стадионе было нестерпимо холодно. Голова гудела, точно колокол Ивана Великого. Что-то мокрое легло на лоб.

— Живой? А мы думали — всё! С концами! — незнакомая пожилая женщина с добрыми глазами краешком платка провела возле моих в кровь разбитых губ.

— Нет, мать. Он еще поживёт… немного, только пусть зубы в другой раз не подставляет, — отозвался мужской сиплый голос.

Я посмотрел на благожелателя. А он не отвёл взгляда. Ему досталось не меньше моего — кажется, сломали нос. Но этот сиплый тип держался молодцом, а я чего-то раскис.

5 ОКТЯБРЯ. … Мне было одинаково плевать как на одних, так и на вторых. Я ждал Её, безуспешно ждал, и не было никакой надежды на встречу. Я простоял бы так, прислонившись к колонне, сотню лет — лишь бы Она пришла. Но неожиданно справа и слева в фойе станции метро хлынули спецназовцы.

— Лицом к стене, суки!

Едва я отрешённо глянул на это сытое рыло в камуфляже, мне тут же захотелось записаться в партию. Омоновец пихнул в спину, я упёрся носом в мрамор.

— Мужчины! Да что же это! — кричала сердобольная старушка. — Они же хуже фашистов!

Её вытянули резиной по голове, больше она не вставала. Краем глаза я заметил, как толпы горожан рванули вниз по внезапно застывшим эскалаторам. За ними гнались, отставших добивали, сильные давили слабых…

— Вот видишь, парень! — вторил моим размышлениям сиплый сосед. — Ты хотел остаться в стороне, а иногда бывают моменты в жизни, что нельзя сторониться.

Я хотел прервать эти, начавшиеся было, нравоучения, но опешил — как это ловко незнакомец проник в чужие мысли. Он, ко всё усиливающемуся удивлению, и не продолжал, а спросил, неожиданно и прямо:

— Никак, разлюбила!?

— Я лишь касался Её руки, помогая сойти со ступенек автобуса. Я не успел Ей ничего сказать. К тому же Она всегда любила другого…

— Все в мире беды из-за баб! — просипел сосед.

— Она не баба, — отвечал я и хотел уж задать вполне закономерный вопрос…

— Товарищи! Можно чуточку потише! Хоть под утро немного поспать! — привстал со скамейки изрядно помятый мужчина профессорского вида.

— Людовик Одиннадцатый, — продолжал мой странный собеседник уже шепотом, — как-то раз заметил: «Где замешана женщина, величайший дурак имеет больше шансов на победу, чем трезвый и благочестивый». Чтобы добиться женщины, надо стать подлее, ниже, чернее, чем ты есть на самом деле. Иначе — проиграешь более изощрённому ухажёру.

— Неужели нет иного пути? — усмехнулся я.

— Почему же? Есть!

— Забыть девушку, как дурной сон, и поискать другую?

— Разве я похож на злого шутника?… Есть иная дорога, но, вступив на эту стезю, с неё не сойдёшь просто так, — загадочно вымолвил он и добавил. — Знаешь ли ты, прости за фамильярность, что такое «ларвы».

— Какое-то жаргонное слово.

— Не «курва», а «ларв», — поправил сиплый.

— Не знаю! — сознался я.

— А желаешь ли ты выбраться отсюда?

— Безусловно!

— Так вот! Ларв — это желание, это твоя материализованная воля! Считай, что она есть особое живое существо, которое ты можешь воспитать и применить в самый подходящий для того момент. Я вполне созрел для побега! Ты со мной?

Я молча кивнул, я не мог вымолвить и слова — в двух-трёх сантиметрах над его головой пустота начала сгущаться, насколько на это способен воздух, и ещё через миг там колыхалось нечто, похожее на скользкого угря. Полупрозрачное, оно то концентрировалось, отливая серебром, то снова теряло и цвет, и контуры.

— Ты, наверное, хотел спросить, за счёт чего же ларвы существуют? — продолжал мой собеседник невозмутимо. — С одной стороны — это психическая энергия, это энергия твоих мыслей, полёт твоей фантазии — всё сознательное и бессознательное, а с другой…

— Эй там, «сочувствующие»! Что-то больно разговорились! — окликнул нас дюжий охранник.

Я и не заметил, как этот гад приблизился. Он — по ту, мы — по эту сторону колючей проволоки.

— А ну-ка! Руки за голову и ко мне, гуськом!