Вячеслав Дыкин - Гусарский штос

— Мой любимый, — отвечала супруга, — в Дерпте мне с детьми будет покойно, однако я умру от волнения за тебя. Мне безразлично, что городок этот мал, весь состоит из нескольких улочек, застроенных деревянными домами, и не имеет порядочных лавок, не говоря уж о гостином дворе. Я даже готова терпеть выходки пьяных студентов — говорят, их там уже полтораста. Помнишь, как они испугали меня, когда мы навещали мою дорогую тетушку?

Признаюсь честно, друзья мои, меня тоже несколько озадачила компания верзил, шатавшихся по дерптским улицам в колетах кирасирского покроя, в высоких ботфортах со шпорами, самой необходимой принадлежностью для изучения латыни и юриспруденции, в диковинных рыцарских шишаках и с преогромными палашами. Но я нашел что возразить Минне.

— Я буду счастлив знать, что ты находишься вдали от театра военных действий и лелеешь детей наших в тишине, — отвечал я. — Напротив, если ты с малютками останешься в Риге, я ежечасно буду умирать от страха за вас. К тому же в Дерпте ты будешь вращаться в избранном обществе. Тебя прекрасно примут у барона Левенштерна, и ты сможешь ходить к нему в гости пешком, для этого довольно будет перейти ратушную площадь. Ты также сможешь бывать в семействе зятя его, графа де Бре, и брать с собой нашего Сашеньку, чтобы он с малолетства привыкал к звукам французской речи.

— Ах, теперь всё, что хоть немного отдает Францией, есть несносный моветон! — с очаровательной женской непоследовательностью сказала супруга. — Говорить по-французски — фи, фи! Добрые граждане говорят по-немецки и по-русски.

— Граф по-русски ни в зуб копытом, — брякнул я. — И зубрить грамматику в свои годы не собирается! Война скоро кончится, и знание французского языка Сашке пригодится! Марш из Риги со всеми сундуками, кому говорю! Мое слово в этом доме — закон!

Минна мелко закивала и кинулась прочь. Я редко повышал голос на жену, и она в таких случаях старалась не злить меня еще больше. Три дня спустя я уже провожал ее через Александровские ворота, осыпал поцелуями ее заплаканное лицо, а также поочередно брал на руки малюток наших.

Много бед несет война, но есть в ней и блаженные мгновения. Когда ты убеждаешься, что семейство твое благополучно тебя покинуло и находится в безопасности, в груди вспыхивает радостный огонь, ты снова молод, рука тянется к сабельному эфесу, а запах пороха слаще всего в свете.

Карета жены моей и сопровождавшие ее телеги с домашним скарбом влились в бесконечный обоз — не одно мое семейство покидало город. Я, сидя на Баязете, смотрел ей вслед, пока она не растаяла вдали.

— Чего уж тут стоять, барин, поедем домой, — сказал Васька.

Этот Васька был моей казнью египетской по меньшей мере десять лет, чумой и холерой в образе бойкого рыжего денщика. Сто раз я уж готовился избавиться от него — да только в той битве под Фридландом он, сам раненый, выволок меня из-под огня, и никуда уж я не мог от него деться. Так он, оставив вместе со мной полк, и жил при мне в Риге, не принося решительно никакой пользы. Не мог же я считать пользой то, что Васька сопровождал меня в конных моих прогулках по Курляндии на упряжном мерине Таракане. Постоянные пререкания с соседями из-за амурных Васькиных поползновений на добродетель молоденьких горничных тоже меня не радовали. Что он умел делать с непревзойденным искусством — так это чистить башмаки и сапоги. Также Васька отлично варил гречневую кашу, умел выбрать на рынке наилучшую квашеную капусту и в смутные минуты моей жизни непонятно откуда добывал полуштоф настоянной на лимонных корках или на чем ином водки.

Близость военных действий переменила совершенно и Ваську. В глазах его вспыхнул тот же огонек, что и в моих, и та же радость была на лице — радость избавления от полудюжины женщин, которые своей любовью к порядку и хозяйственными хлопотами делали порой мой домашний очаг вовсе невыносимым.

— Поедем, — уныло согласился я. Совесть моя повелевала еще некоторое время сохранять хотя бы видимость уныния. Но душа уже летела к рижским моим приятелям — таким же, как я, отставным воякам, которые мечтали вновь встать в строй.

Не я один застрял в Риге, связанный по рукам и ногам арканом Гименея. Я познакомился с отставным артиллерийским подпоручиком Семеном Воронковым, с отставным пехотным капитаном Новосельцевым, с отставным драгунским корнетом Суходревом. Все они с превеликой радостью выпроводили семейства свои и теперь снаряжались на войну.