карина - медведица,или легенда о Черном Янгаре

...вздохи.

...тишина, которая кажется более зловещей, чем все иные звуки.

...бешеный стук собственного сердца и всхлип, который я давлю.

...смех сестрицы.

Она здесь, рядом, готова наполнить темноту моими страхами. Она ловит их крючковатыми пальцами, вытряхивает наружу и бросает мне же.

- Поиграем, Аану? - спрашивает томным шепотом.

И у меня нет шанса отказаться от игры.

Оскалившись, я рычу, но темнота, меня окружившая, проглатывает голос. И влажные пальцы сумрака лезут в пасть.

- Поиграем...

Я пытаюсь поймать тень.

Хруст.

И стон.

Чернильная кровь сумрака льется уже не на песок - на толстый слой пепла. Каждый мой шаг подымает тучи его. И пепел кружится, словно белые-белые бабочки.

- Не поймаешь, - Сумеречница то подбирается ближе, то отступает, дразня меня. И звонкий ее смех - единственный звук, который остался в темноте. - Не поймаешь...

Она сама касается меня, оставляя рваную холодную рану.

Я разворачиваюсь. Щелкают клыки.

И вновь плачет сумрак. Рвутся нити ее кокона, но Сумеречница тотчас выплетает новые, спешит опутать меня. Нити тонки и крепки, словно струны. Их так много. И чем сильнее я пытаюсь вырваться, тем больше запутываюсь в этой сети.

- Ты проиграла, Аану, - Пиркко склоняется к самому моему уху. - Ты проиграла, но...

Сеть затягивалась, и нити-струны взрезали кожу.

Я подавила стон.

- Еще немного и тебя не станет. Скажи, тебе страшно?

Страшно.

Но не за себя... она ведь не остановится.

Она заберет мою жизнь, а затем - жизнь Янгара. И Олли не пощадит. И никого, кто остался еще в Оленьем городе... человек ли, зверь... она выпьет всю землю, и небо навеки станет серым, цвета ее крыльев. И чем старше она будет, тем более сильный голод станет терзать ее.

Ей всегда будет мало.

- Страшно, - она подвигается ближе, прижимается к моему израненному боку, слизывая капли крови и вбирая страх. - Оч-ш-шень страш-ш-шно...

Ее голос изменяется.

И худая рука касается морды.

Она слишком поверила в собственную силу и мое бессилие.

- У хийси нет души, - шепот Пиркко опутывал меня. - Хийси умрет навсегда...

Как и Сумеречница.

- И ты, - сказала я.

А она зашипела.

- Ты ведь тоже не человек.

Сжалась сеть, пытаясь заставить меня замолчать.

- Ты стала нежитью... уродливой белой нежитью... - каждое слово мне приходилось отвоевывать, каждый вздох, каждый звук. - Ты говорила, что на меня нельзя взглянуть без отвращения. Но видела ли ты себя?

- Замолчи!

- Нет. Ты думала, что ты красива, но зеркала лгали. Они тоже тебя боятся. На самом деле... на самом деле ты... мертва... все это видят.

- Лжешь!

- Твое лицо... ты сама... омерзительно... не веришь - взгляни сама... попроси темноту сделать зеркало. Или в мои глаза загляни, если не боишься. Увидишь.

Она поднялась и, тряхнув копной черных волос, вернула себе прежнее обличье. Наклонилась, выгнулась, пытаясь рассмотреть себя же в моих глазах.

Я не хотела умирать.

И все же... нити кокона растаяли беззвучно, только меня окатило живым огнем.

Его было так много... слишком много для меня одной. И я отдала огонь Пиркко. Обняла ее нежно, как дорогую сестру, и когти, как некогда во сне, пробили грудную клетку, раскрыли шкатулку, в которой медленно стучал камень ее сердца.

Еще живого...

...еще немного человеческого.

Оно выпало на мою ладонь и, вздрогнув, замерло.

- Глупая Аану, - Пиркко ладонью закрыла дыру в груди. - Зачем мне теперь сердце? Оставь его себе.

И она оттолкнула меня. А темнота зазвенела на тысячу голосов. Их было так много, что...

...я упала с сердцем в руке. И бабочки из пепла укрыли меня от солнечного света. Вернувшийся, он был слишком ярок. И я закрыла глаза.

- Аану...

Я слышала голос, такой родной и такой далекий.

- ...вернись...

Не могу.

Брухва открыл новую дорогу, и как бы я того ни желала, свернуть с нее не выйдет. В моей руке лежало черное человеческое сердце. А под ногами цвел бессмертник.

Пора, Аану.

И я ступила на путь, прочерченный травой.

- Аану... пожалуйста...

Я бы хотела вернуться. К нему и Горелой башне. К собственным наивным мечтам, в которых есть дом и семья... к брату, которого слышу, пусть бы он не произнес ни слова.

Но если я здесь, то пришла пора?

- Аану... - тяжелый пряный аромат бессмертника дурманил. И травы оплели ноги, удерживая на месте: мое время иссякло.

- Я не уйду, - сказала я, но разве кто-нибудь когда-нибудь слушал Аану?

И дорога сама нырнула мне под ноги. Она несла меня, и голос Янгара слабел.