Наталья Резанова: Последняя крепость

Но отождествляла ли себя с ними сама Мавет? Нептаров в империи, мягко говоря, не любили. А если проще — ненавидели. Их называли «народом, злокозненным по самой своей сути», «ненавистниками империи», «прирожденными мятежниками». И, крутясь в порту среди тех, кто ехал заселять Восточную провинцию, Бран и Мавет вдоволь наслушались этих разговоров. Отставники (далеко не все они, кстати сказать, были ветеранами Нептарской войны) охотно делились байками о злобных нептарах, с которыми совершенно невозможно иметь дело, потому что все они — поголовные предатели, и стоит тебе зазеваться, любой из них, от младенца в люльке до дряхлого старца, норовит перерезать тебе горло. Южане тоже охотно бранили нептаров. Впрочем, столь же охотно они бранили имперцев — когда те не слышали, — почитая их за сплошных тупиц, а нептары, по их мнению, были глупы в том, что поперли на имперцев с оружием, вместо того чтобы их обмануть.

Если бы Бран был здесь один, его бы подобные разговоры совсем не волновали. Он в «наиболее страшных и злобных врагов империи» перестал верить в самый день Наамы. В одном он был согласен с южанами. Подобно тому, как имперцы считали провинциалов дикарями, те в ответ единодушно признавали их тупость. Имперцы почему-то верили, что, завоевывая окрестные страны, оказывают им величайшее благодеяние, и, вырезая, порабощая, насилуя, грабя, искренне удивлялись, не всгречая благодарности, и еще более искренне бывали оскорблены, когда им оказывали сопротивление. Один из главных принципов государства, часто повторяемый в эдикгах, гласил: «Империя равно принадлежит всем — и победителям, и побежденным» — да кто же поверит в такую глупость, кроме прирожденного имперца? Бран не понимал. У него на родине после двухсот лет порабощения империю терпели — но только терпели. Так за что же было любить империю рожденными свободными нептарам?

Ему было все ясно. И если бы он был один… Но он — вместе с Мавет. А Мавет — нептарка. И ему следовало бы защитить честь ее соплеменников. Более того, он хотел это сделать! Но его потрясло полное равнодушие Мавет к этим разговорам. А ее никто не стеснялся — женщина, к тому же южанка, в расчет не принимается. И это была не сдержанность. Настоящее равнодушие. В то время как у Брана рука тянулась к мечу при бреднях о нептарах. А если бы так говорили об его соплеменниках? Как она могла? Да, она не скрывала от Брана, как презирает все связанное с империей. И даже считала, что это для него очевидно. Но было ли это презрение прирожденным свойством нептаров? Или только нокэмов? Или — в данном случае — единоличным душевным строем человека, уже пережившего собственную смерть и смотрящего на мир как бы с той стороны?

Бран не решился спросить об этом. Может быть, потому, что против обыкновения опасался, что Мавет ему ответит.

Как бы то ни было, пришло время отплытия. «Дракон» выходил в море всего лишь три дня спустя после корабля министра «Орел», но неминуемо должен был намного отстать от быстроходного парусника Омри. Грузовые транспорты скоростью не отличались, делая не более четырех миль в день. Переселенцев на Восток было около шестисот, и большинство из них располагалось на палубе под навесом, в том числе и Бран с Мавет.

«Дракон» отвалил из гавани — и в последующие дни Бран в полной мере доказал, что не зря он не любит моря. Настоящих штормов не было, но качка была сильная, и первые дни Бран просто валялся пластом — правда, не он один, ох как не один, из-за чего грязь на корабле стояла невообразимая, да и вонь не мог развеять и морской ветер.

Мавет в меру возможности заботилась о нем, отпаивала какими-то снадобьями, пыталась кормить резаными лимонами, что, по ее уверению, умеряло дурноту. Ее, похоже, не укачивало. И вообще она не испытывала в путешествии особых затруднений — при таком многолюдстве на палубе и с закрытым лицом она могла легко спрятаться среди прочих женщин, не опасаясь быть замеченной, присматриваться и прислушиваться ко всему происходящему, еще в первые дни знакомства Бран усвоил, что трудностей с языками у нее не возникает.

Наконец, то ли погода улучшилась, то ли желудок Брана приспособился к качке, но ему стало лучше. Бран принялся вставать и ходить по палубе, чтобы размяться и восстановить силы. Тогда он и столкнулся с бритоголовым. Может, он и раньше замечал его в толпе палубных пассажиров, но не обращал внимания. А обратил, когда столкнулся с ним в прямом смысле слова, когда вот так, враскачку, выбирался из-под навеса и бритоголовый, удерживая равновесие на шаткой палубе, ухватился за его плащ. И уставился на Брана.