Наталья Резанова - Золотая голова

Из украшенных чеканкой, изображавшей изгнание из рая, врат вышел маленький сухонький старичок в рясе, с огорченным лицом. Судя по добротному теплому плащу и дорогому кресту, по старинному обычаю заключенному в круг, не простой монах. Может, и сам аббат. Неуместно вспомнилась старинная песенка клириков, которую Фризбю подхватил во время своей богословской карьеры, — он любил певать ее, когда был пьян, а пьян он бывал более чем часто:

Лишь аббат и приор, двое, Пьют винцо, и недурное, Но иное, но худое Грустно тянет братия Песня явно была сложена не про этого священнослужителя. Хотя его плащ и был подбит лисьим мехом, он ежился от холода и долго откашливался. Глоток подогретого вина ему бы совсем не помешал. Впрочем, как и всем здесь. В руке аббат (или приор? ) держал какой-то свиток Проповедь он, что ли, хочет сказать? Тогда почему не в церкви? Нам с детства внушали, что проповеди под открытым небом, на апостольский манер — это ересь. И по нынешней погоде я была склонна согласиться с этим утверждением.

В ожидании я озиралась по сторонам. Над воротами висел штандарт с единорогом. В доме Божием, можно сказать! Если я еще где-нибудь увижу эту рогоносную лошадь, меня вырвет. Без всяких скидок на беременность. Правда, единорог, как таковой, ни в чем не виноват. Хотя бы потому, что его выдумали люди.

Тут я вздрогнула, потому что за душеспасительными размышлениями пропустила миг, когда монах перестал кашлять и наконец заговорил. И осознала это, когда услышала имя Гейрреда Тальви и, кажется, собственное. Неужто и в святых обителях выкликают наши приметы?

Но я ошиблась. Монах зачитывал совсем другое. Капитул епископов под водительством архиепископа Эрдского отлучил преступного самозванца Гейрреда Тальви от церкви и предавал его анафеме.

— «Да ниспошлет на него Господь слепоту и безумие, — читал старец на лестнице, — да разверзнутся небеса и поразят его громами и молниями. Да проклянет его всяк входящий и выходящий. Да будут прокляты пища его, и все его добро, и псы, охраняющие его, и петухи, для него поющие Пусть ад поглотит его живым. Пусть вся Вселенная встанет на него войной. Пусть разверзнется и поглотит его земля и даже имя его исчезнет с лица Вселенной. Пусть все и вся объявят ему войну, пусть стихия и люди встанут против него и уничтожат. Пусть жилище его превратится в пустыню. Пусть святые при жизни помутят ему разум, пусть ангелы после смерти препроводят его черную душу во владения Сатаны».

Откуда, со дна каких архивных сундуков выскребли это скопище древних проклятий? Я не могла припомнить, когда в Эрде, да и во всей империи в последний раз кого-то отлучали. Лед двести назад, наверное. Даже Святые Трибуналы, тысячами отправлявшие на костры еретиков и ведьм, не слишком стремились отторгнуть их от лона церкви. Но это было еще не все. Далеко не все.

— «Пусть погибнут все сторонники и присные его, из них же первая — Нортия Скьольд, блудница и человекоубийца, извращавшая образ человеческий. („Это как? « — не поняла я. Потом смутно догадалась, что имеется в виду ношение мужской одежды. ) Да будут сочтены их дни и достойны сожаления. Пусть обрушатся на них невзгоды и голод, пусть поразит их проказа и другие болезни. Да будет проклят их род, да не поможет им молитва, не снизойдет на них благословение. Пусть будет проклято любое место, где они живут, и то, куда они переедут. Пусть преследует их проклятие днем и ночью, всечасно, едят ли они или переваривают пищу, бодрствуют или спят, разговаривают или молчат. Проклятие их плоти от темени до ногтей на ногах. Пусть оглохнут они и ослепнут, пусть поразит их немота, пусть отнимутся у них руки и ноги. Пусть преследует их проклятие, сидят ли они, стоят или лежат. Прокляты они отныне и во веки веков, до второго пришествия. Пусть сдохнут они, как собаки или ослы, и волки пусть разрывают их смрадные трупы. И пусть вечно сопутствует им Сатана и его черные ангелы“. Аминь! — с явным облегчением завершил он.

— Аминь, — нестройно откликнулась толпа. Для выражения энтузиазма все слишком замерзли.

Странно — чем дальше он читал, чем больше множились проклятия, чем тяжелее становился груз обещанных нам страданий, тем больше я успокаивалась. Может быть, потому, что значительная часть проклятий уже запоздала. Жилище Тальви уже превратилось в пустыню, невзгоды и голод тоже нас не миновали. И если на нас ополчилась не вся Вселенная, то ее часть, запертая в границах герцогства Эрдского, — точно. И я не находила в своей душе никакого зла против тех, кто призывал на нас анафему. Ни на приора (аббата? ), который, несомненно, был расстроен тем, что приходится читать все это паломникам, да еще на холоде (единственном из зол, не упомянутом в проклятии, — наверное, у того, кто это сочинял, была очень толстая шкура), когда ломит кости и садится голос. Ни на архиепископа, столь резво переместившегося на сторону победивших и отыскавшего в своих анналах сей перл церковного красноречия. Он старый и, видимо, больной, а ему угрожали, может, даже пытками стращали, ведь Нантгалимский Бык никакого почтения к святому сану не испытывает. И уж конечно, я не могла гневаться на Сверре Дагнальда за то, что он таков, каков есть. На Дагнальда, которого я так ни разу и не увидела, а если повезет, то и не увижу, — чудовище, сотворенное всеми нами совместно — Тальви, императором, даже мною, точнее моим бездействием. Он поступает сообразно своей природе. Любой другой на его месте объявил бы награду за наши головы, или, по крайности, за голову государственного преступника Тальви. Но зачем тратить деньги на тех, кто все равно обречен, когда проще добиться желаемого угрозами? А заодно застращать тех, кто слишком мягкосердечен или слишком глуп — хотя Дагнальд, безусловно, не видит разницы между этими понятиями, — чтобы осмелиться помочь беглецам. Удивительно, правда, что оба союзника-соперника — и Дагнальд и Вирс-Вердер — прибегают к тем методам запугивания, от которых и сама церковь отошла. И зачем, к примеру, было называть Альдрика еретиком, да еще затевать эту омерзительную церемонию с похоронами в бочке? Придумали бы что другое, не столь заумное. А так добились полностью обратного результата — сотворили святого. Конечно, святые и еретики и получаются в основном из одного материала, но Альдрик-то как раз еретиком не был.