Олег Верещагин - Последний воин

— В Пригорье — это хорошо, — Гарав вспомнил Ганнель… и Тазар. — Мэлет, я…

— Я всё знаю, я видела твой путь в эти месяцы, — ласково сказала эльфийка. — Ты глупый, человек… — Она неожиданно лукаво улыбнулась и тронула кончик носа мальчика. — В Умбаре мне даже пришлось вмешаться, хотя, сказать по правде, наблюдать было не только противно, но смешно и любопытно.

Гарав покраснел, неловко усмехнулся, потом поднял руки и обнял Мэлет, но она утекла из его объятий, как лёгкий летний ветерок, оставив своё тепло на коже…

— Закрой глаза и поспи ещё. А потом тебе можно будет вставать. Закрывай глаза. Закрывай…

И Гарав закрыл глаза…

…Никому не рассказывала Мэлет о том, что видела она и что пережила, когда отец привёз Гарава. И сказал, бережно, но равнодушно кладя его на ложе: «Я выполнил твою просьбу, дочь. Но он ушёл уже далеко. Не гонись за ним. Его путь — путь человека. Тебе он не по силам».

И ушёл. И все ушли, вышли бесшумной и молчаливой чередой — на миг Мэлет почудилось, что это уплыли тени Мандоса, что у её родичей и друзей уже нет хроа. А рука Гарава, сжатая в кулак, упала с ложа и ударилась об пол. Со стуком. Как камень.

И тогда и она упала рядом — молча, как подбитая птица. Всех сил хватило — в каких-то бешено красивых и бездушно-огненных круговоротах, появившихся сразу со всех сторон, — схватить эту руку, разжать стиснутые гневом, мукой и торжеством пальцы человека, слиться с ними, с ним и — отпустить фэа. Не зная, вернётся ли. И зная: если без него — то незачем…

…В пустынных залах у Края мира дремлют души погибших. Не только прославленных героев, но и павших в первом бою мальчишек. И совсем детей, убитых и растерзанных орками. Там, говорят, стоит великая тишина, не мешающая Безмолвной речи. И можно присесть у ног славных и мудрых и спросить, почему так горька судьба каждого из эльдар. Но сам Намо не ответит, потому что и ему неведом короткий ответ… А может, грянут у моря трубы, заплещет на ветру звездное знамя, встанут непобедимые дружины. «Вы, доблестно сражавшиеся и не отступившие, павшие с честью, но не сдавшиеся — помогите!..» Чистый звук дальних труб, словно взмах светлого меча, прорезал клубящийся мрак, сверкнуло серебряное на синем, золотое на огненно-алом, ветры вздыбили белопенные валы… [70] Эстелин. «Оруженосец».

И в безмолвии, в таинственной и жуткой тьме-огненности, холоде-полёте голос, в котором не было слов, крик эльфийской девочки, исполненный любви и беспомощности, отваги и ужаса — нашёл отзыв…

Она не знала, не поняла, что это было и откуда пришло. Слишком мал был её разум, чтобы осознать произошедшее в привычных зримых образах. Она лишь могла, всхлипывая от счастья, идти в окружении каких-то белых и золотых бликов. А впереди плыл Гарав. Не улетал уже в странную манящую бездну своего неведомого посмертного будущего, её грозившую просто растворить без остатка — плыл.Гремел страшный и величественный хорал звонких юных голосов, и временами казалось, что не свет вокруг — а буйство плащей, знамён и волос, не лучи — а ограждающие путь длинные светлые клинки, и не в воздухе плывёт лежащий мальчик, а — на щите, который несут четыре ясноглазых великана…

Было ли это? Не было?

Она не знала…

…Она знала, что пришла в себя на полу в окружении растерянных и испуганных женщин. Был тут и отец. И даже Элронд. Но она на них всех даже не посмотрела — она метнулась к ложу.

А Гарав просто спал. Ровно и тихо дыша. И тогда она села рядом и стала ждать, когда же он проснётся. И даже не заметила, как вновь все ушли — так же беззвучно, как и раньше…

…Когда Гарав проснулся вновь, Мэлет по-прежнему сидела рядом. Улыбнувшись мальчику, она весело сказала:

— А сейчас я будут тебя кормить, приготовься.

— Мэлет. — Гарав осторожно сел удобней. — Мэлет, ты, может быть, не поняла. Я ведь…

— Я всё поняла. — Эльфийка ловко всунула в рот мальчишке ложку, в которой оказался бульон с хрустящим греночком. Гарав, сердито вытаращив глаза, начал жевать, а Мэлет переставила с пола себе на колени серебряную чашу. — Я уже ношу твоего ребёнка, Гарав. И это будет сын.

Новая ложка бульона прервала вторую попытку начать говорить.

— Думаю, что он унаследует больше эльфийского, чем человеческого, — продолжала Мэлет совершенно спокойно. — Наша кровь сильней. Он будет медленней расти, но когда ему исполнится лет десять-двенадцать по вашему счёту, я отошлю его к тебе. Если ты будешь жив. Рожать же я уеду в Лихолесье, к дальней родне. Мальчик будет расти там, и до двенадцати лет я ничего не стану ему рассказывать об отце. До двенадцати лет — это страшно мало по счёту эльфа, но всё-таки больше, чем ничего, — он будет только мой. Потом — твой.