Ольга Грибова - Тьма

Я свирепо посмотрел на вампира и собрался попросить его помолчать, когда неожиданный желудочный спазм заставил меня согнуться пополам. Держась за живот, я повалился обратно на кушетку. Лоб покрылся испариной, а перед глазами заплясали разноцветные круги. Кто бы мог подумать, что мертвые способны чувствовать столько боли!

— Я же сказал: не стоит расслабляться. Самое интересное впереди, — прокомментировал моё состояние Андрей.

Я бы послал его к черту, но, как на зло, не мог говорить. Вместо слов из горла вырывалось что-то среднее между стоном и хрипом.

— И что теперь? — спросил отец.

Все собрались вокруг кушетки, обсуждая моё состояние. Прямо консилиум докторов над постелью умирающего.

— Нам остается только ждать, — я не мог видеть лица Андрея, но, судя по голосу, он был необычайно спокоен. — К вечеру он либо окончательно обратится и станет «первым», либо умрет.

— Ты не говорил, что обращение может быть неудачным, — возмутилась Амаранта. — О смерти не было речи!

— Разве? — удивился вампир. — Совсем вылетело из головы.

Эмми что-то грозно ответила, но я уже не разбирал слов. От остального мира меня отгородила непроницаемая стена. Я остался наедине с болью, которая чувствовала себя полноправной хозяйкой моего тела. Отлично помня своё первое обращение, примерно знал, что меня ожидает в ближайшие часы. Но подготовиться к такому, конечно, невозможно.

Мышцы скрутило судорогой, кости трещали от напряжения, меня точно выворачивало наизнанку. Я ощущал себя тряпичной куклой, которая попала в руки ребенку, пожелавшему узнать, что у игрушки внутри. Кровь царицы подобно серной кислоте вытравливала то последнее, что еще было во мне от человека.

Не знаю, сколько раз за этот день я умирал и рождался вновь. Постепенно боль отступала, становилась всё глуше, и я со смешанным чувством радости и печали понял, что обращение подходит к концу. Быть мне «первым», чтобы это не означало для моего будущего.

Открыв глаза, я увидел всё тот же темный потолок. Обстановка в доме Нефертари не менялась. Здесь всегда царила ночь. Я лежал на кушетке. Кто-то заботливо подложил подушку мне под голову и прикрыл сверху пледом. Несколько минут мир еще вращался вокруг меня, пока окончательно не остановился, и я не рискнул сесть.

В комнате стало темнее — горел всего один факел около самой двери. Кроме спящего в кресле Димы и меня здесь никого не было. Похоже, его поставили наблюдать за мной, а он, как бывало ни раз, бездарно провалил задание. Ступая на цыпочках, чтобы не разбудить брата, я вышел из комнаты. Вперед меня вел неведомый мне ранее инстинкт. Часть моего сознания точно знала, куда идти, будто слышала зов.

Справа по коридору виднелась витая лестница. Недолго думая, направился к ней. Она привела меня к неприметной двери, за которой оказался чердак. Он не был похож на своих пыльных, заваленных хламов сородичей. Здесь было чисто, как в операционной, стены и потолок украшали иероглифы, а у дальней стены стоял алтарь. Подойдя к нему, я с удивлением выяснил, что он возведен в честь давно умершего фараона. Весь из золота, инкрустированный лазуритом, слоновой костью и драгоценными камнями, алтарь мерцал в свете факелов. Как же сильно Нефертари любит Рамсеса, раз спустя столько тысячелетий всё еще бережно хранит память о нем? Может прав был Андрей насчет любви разума? Для неё нет преград, и она не подвластна времени.

— Он был мне прекрасным мужем, — раздался за моей спиной голос царицы.

— Насколько я помню, он тебе изменял. А после твоей мнимой смерти сделал царицей вашу дочь, — сказал я и лишь потом спохватился. Длинный язык может меня погубить. Но Нефертари, похоже, прибывала в хорошем настроении. Вместо того чтобы перегрызть мне глотку, она усмехнулась.

— Все мы подвержены порокам. Кто без греха пусть первым бросит в меня камень, — процитировала Библию египтянка. Она подошла к небольшому круглому окошку — единственному во всем доме — и посмотрела на луну. — Он любил солнечный свет. Я не посмела запереть его во тьме.

Я с подозрением покосился на алтарь. Он при ближайшем рассмотрении напомнил мне гроб. Я не силен в египтологии, но после визита в музей был почти уверен, что мумия Рамсеса хранится в Каире. Или это они так думают?

— Ты изменился, — голос царицы отвлек меня от раздумий о судьбе останков фараона. — Поздравляю. Ты сильнее, чем я думала.

— Ты рассчитывала, что я умру? — без обиняков спросил я.

Улыбка Нефертари была откровеннее любого ответа. Что ж это следовало ожидать. Наверняка царица в тайне надеялась, что мой организм не сумеет справить с её кровью. Нет человека — нет проблем.