Александр Зорич - Праймзона

На вырученные же средства он тот час нанял двух адвокатов — господина Векселя и господина Гаранта. (На самом деле эти двое носили длинные и вычурные имена вроде Векселленценгориг и Гарандумариоварх, свидетельствующие о том, что оба происходят из кланов знатных горцев, проживающих на крайнем северо-западе империи, но Рутгер для себя упростил их до коротких и понятных.)

Адвокаты в два счета устроили так, чтобы сделки, заключенные лордом Ферткау с теми, кому был должен Рутгер, были признаны недействительными.

Для этого им понадобилась только коробка, до краев наполненная серебряными монетами, и несколько свитков с самыми спорными уложениями гражданского кодекса.

Затем господин Гарант лично обошел всех картежных партнеров Рутгера. И расплатился со всеми долгами лорда Данзаса. Поскольку платил он щедро и от набежавших процентов не отказывался, уходил он обычно с почетом и каким-нибудь изысканным и дорогим подарком "для сиятельного лорда".

Затем господин Вексель собрал воедино все долговые расписки Рутгера перед донжоном Медной Крепи и… торжественно сжег их, под одобрительные крики героев и звуки взрывающихся петард.

А вечером того же дня господин Гарант и господин Вексель забрали свой гонорар и, усевшись в новую карету с розовыми бархатными занавесочками, отбыли в столицу.

Рутгер и герои, которые как раз грузили на подводу, запряженную четырьмя першеронами, черномагический скарб лорда Ферткау (его было решено отправить ему ко двору), помахали им на прощанье платочками.

Несмотря на вежливые формулы сожаления, все чувствовали — они не станут скучать ни за господином Гарантом, ни за господином Векселем.

А когда стемнело, слуги принялись накрывать торжественный ужин.

На стенах запылали факела.

Белые скатерти укрыли массивные дубовые столы.

А вазы наполнились благоуханными гвоздиками, сорванными в цветнике покойной матушки Рутгера…

— Хозяин, до того, как мы приступим к трапезе, я должен кое-что сказать…

— Мне?

— И вам… И… всем, — Шелти обвел героев дружелюбным обобщающим взглядом.

— Говори же! И побыстрее! Ибо мне не терпится отведать эту фаршированную медовыми грушами и белыми смоквами индейку! — патетически воскликнул Рутгер.

— Хозяин… Я хотел бы… Совершить… Длительное… Путешествие в Праймзону… И прошу на это… вашего позволения, — было видно, что каждое слово, вопреки обыкновению, дается Шелти с большим трудом.

Рутгер так поразился услышанному, что на время даже утратил дар речи.

Да и герои сидели в пиршественном зале, притихшие как школьники.

— В Праймзону?.. Ты?..

— Да, все верно… — кивнул Шелти. — Здесь нет ошибки!

— Постой, но ведь в Праймзоне никто не ценит науку! Там не слишком высоко ставят ученых… Там не в почете научные книги… Да там, как мы с тобой видели, с трудом сыщешь человека, который в состоянии умножить восемнадцать на девяносто шесть! Не говоря уже о бесчисленных опасностях, которые подстерегают на каждом шагу!

— Все верно, хозяин.

— И? Ты хочешь проверить на прочность свои нервы? Хочешь вновь оказаться вне закона? — Нет, хозяин. Я не ищу ни опасностей, ни общества озабоченных выживанием невежд. Я всего лишь хочу… узнать, что представляют собой эти… аномалии! Ну, хотя бы некоторые из них! И понять, нельзя ли обратить их свойства на благо моему лорду!.

— Аномалии? На пользу?

Рутгер вытаращил глаза. Он привык, что Шелти, его верный герой Шелти, отзывался об аномалиях и Праймзоне исключительно в пренебрежительном залоге. И ни о какой пользе не заикался! Какая же муха его укусила теперь?!

Этот-то вопрос Рутгер, ничтоже сумняшеся, и задал изобретателю.

— Система моих убеждений всегда стояла на том, что наши знания о природе, например, законы физики или химии — они достаточно хороши для того, чтобы описывать все, что мы видим… Также я привык к тому, что то, что мы видим, прекрасно описывается законами физики и химии. Но… — Что — "но"?

— Но в Праймзоне всё изменилось… Там, на виадуке, когда от руки хлыста погиб Дитер, у меня было прозрение, — Шелти поднял взор, его глаза затуманились слезой. — Я понял, что мы, современные ученые, почти ничего, в сущности, не знаем о природе и созданиях, населяющих ее просторы… Что по сути, нам нечего противопоставить Праймзоне… Я вдруг остро почувствовал свою ограниченность. Кожей ощутил, что я, с своей тысячей изученных научных трактатов, — пустое место. А ведь я всегда считал себя всезнайкой!