Евгений Гуляковский: Украденный залог

— Зачем человеку мужество, если он все равно умрет?

Алексей грустно усмехнулся. Много дней их маленькая экспедиция провела в пустыне среди тарыков, в желтом и едком песке. Люди устали. В трудные минуты они начинают задавать себе и другим вопросы. На этот раз первой начала та, которую он любил. Вот она сидит рядом. Равнодушная, с пустыми глазами. Такие глаза бывают у человека, когда пустыня оказалась сильнее. Волосы посерели от пыли. Никто не умывался третьи сутки. Наверно, ей уже хочется пить, но она не говорит об этом. Она спрашивает, что такое мужество… Наверно, нужно остановить машину, успокоить ее, чем-то утешить или накричать, нагрубить. Вместо этого он начинает объяснять ей, что такое мужество.

В неподходящей обстановке высокопарные слова звучат нелепо и наполняются от этого непонятной значительностью.

— Мужество не умирает вместе с человеком, оно остается жить для других.

— Может быть, и любовь остается другим?

— Может быть.

И снова молчат. Сорок километров в жару. Потом остановка. На шесть часов, не больше, она, наверно, не захочет даже умыться.

Когда машина остановилась, Алексей узнал знакомое место. Здесь они уже были. Под песчаной грядой погребена разрушенная стена древнего города. Города давно нет, а стена осталась.

Наверно, Таня думала о том же. Она вышла из машины и долго смотрела на стену.

— Это Бактра. Я знаю. Великий полководец Аполонодор Артамитский две тысячи лет тому назад разгромил здесь индусов. Говорят, он был чужеземцем. Рабом и скифом. Ты тоже был скифом. Таких, как ты, греки называли варварами.

Он знает, откуда у нее эти точные сведения. Человек, от которого она уехала с ним, был кандидатом каких-то очень древних наук.

Разбили палатки. Когда стемнело, из корней саксаула рабочие сложили костер. Красные отблески ложились на старые стены. Казалось, большие мохнатые тени ворочаются среди них и живут отдельной, непонятной для людей жизнью.

— Если ты прав, то мужество этих людей, — она кивнула на остатки стен, — все хорошее и светлое, что было у них, должно быть с нами. Где оно?

— Оно с нами.

— Я его не вижу.

— Мы не видели, как загорелись звезды, тем не менее они светят. Люди не уходят бесследно, все лучшее остается с другими.

— Ты умеешь красиво придумывать. Однако умирает все. Даже любовь…

Когда Таня уснула, он ушел из лагеря и остановился у древних стен. Никто не сможет ему помочь, и уж, во всяком случае, не те, кто жил здесь две тысячи лет тому назад. Менее всего они могли помочь ему… Любил ли тот, кого звали Аполонодор Артамитский? Каким он был человеком? И какое ему до этого дело? Что он оставил ему? Ему, Алексею Петровичу Ветровскому, и что останется от него, если он умрет? Что останется от всей его жизни, от его любви?

Много вопросов бродило в эту ночь в голове Алексея. Вопросов, на которые люди обычно не получают ответа. Но случилось так, что на один из них ответ был найден…

История эта началась две тысячи лет тому назад на далеком и диком тогда Урале.

Пепельно-серая кошка втиснула свое гибкое тело в узкую расселину скалы. В желтых глазах таились злоба и боль. Много дней шло по ее следу непонятное двуногое существо. Трижды, сделав охотничий круг, залегала она на его пути. И трижды короткие острые палки вонзались в ее тело, не давали сделать последний прыжок. Страх и боль перед непонятной силой врага гнали ее прочь. Сейчас путь врага лежал ниже, в лощине. Низовой ветер нес чужой раздражающий запах… И голод победил страх…

Прямо под расселиной, где притаился барс, из-за зазубренного ребра скалы показалась фигурка мальчика… Он шел на коротких и широких дощечках, обернутых мехом куницы. Руки точно срослись с большим серповидным луком. Мягкий снег легко держал на себе щупленькое тело, укутанное в свободную меховую куртку. Мальчик шел медленно, но это была уже не обостренная осторожность охотника. В раскачивающейся походке чувствовалась глубокая усталость. еще немного — и он упадет в снег. Слезы наворачиваются на глаза и тут же стынут на колючем ветру.

Многодневный блеск снега притупил зрение… Мальчик не замечает грязно-серого пятна там, наверху, над своей головой… Злобное, короткое рычание заставляет его рвануться в сторону. Но уже поздно. Туша зверя наваливается на плечи, опрокидывает навзничь, рот забивает жесткая вонючая шерсть.

От первого удара стальных когтей спасла толстая куртка, клочья которой полетели в разные стороны. Челюсти барса лязгнули у самого горла. В короткое, как вспышка молнии, мгновение мальчик вспомнил правила рукопашной борьбы со зверем, те правила, которым так долго учил его старый Хонг.