Геннадий Башунов - Могильщик. Чёрные перчатки

Пошатнувшись, он шагнул вперёд. Левая рука жутко болела, но, казалось бы, никаких внешних повреждений не было, даже крови на бледной коже. Было холодно, чертовски холодно. Он поёжился, сделал ещё шаг, но приближаться к людям не стал, к ним нельзя, они были по ту сторону… Чего?

— Где я? — спросил он у людей, стоящих перед ним. Но те молчали.

Серые неподвижные тучи закрывали весь небосклон, вокруг царил полумрак, под ногами была только пыль. Ни деревца, ни камня, ничего, даже лёгкого движения ветра.

— Где я? — повторил он. — Кто я? Как я здесь оказался?

Люди молчали. Они не шевелились, казалось, даже не дышали, только беспрестанно смотрели на него. Он не видел ни одного знакомого лица… он даже себя не помнил, о каких знакомых лицах можно говорить… Но он продолжал вглядываться в их лица, мужские и женские, старые и молодые, бородатые, лысые. Здесь стояло даже несколько детей, причём, самому младшему на вид было не больше семи.

— Кто вы такие? — спросил он, всё ещё надеясь на ответ. Но все по-прежнему молчали.

Резкий порыв ветра чуть не сбил его с ног, но люди перед ним даже не шевельнулись. Выражение их лиц не изменилось ни на йоту, только глаза поднялись к верху. Он повернулся назад, задрал голову.

В их сторону шагала огромная фигура, её голова практически касалась туч. Гигант напоминал карлика. Длинные, как у обезьяны, руки сжимали косу, на уровне гниющей необрезанной пуповины, чёрный плащ безвольно висел, изорванные полы волочились по пыли. При каждом шаге несоразмерно коротких и кривых ног тело гиганта раскачивалось. Плоть великана прикрывал лишь плащ, хотя скрывать тому было нечего — существо оказалось бесполым. Но самым ужасным было его лицо — несоразмерно огромная плешивая голова, оттопыренные уши, низкий лоб, вдавленные виски. Глаз был лишь один, чёрная точка на огромной бесформенной голове, на месте второго зияла огромная гноящаяся рана. Из угла улыбающегося толстогубого рта бежала струйка слюны, по центру торчало несколько кривых гнилых зубов. У гиганта имел лицо дебила, выражающее жестокую радость, он предвкушал забаву.

Могильщик чувствовал страх и отвращение, его трясло…

Могильщик? Он — могильщик? Кажется, да… но где же тогда его перчатки? Что было до того, как он стал тотенграбером? Воспоминания не хотели возвращаться, кружились только их обрывки. Пытки, муки, голод, жар, бред… Собака, свинья, конь. Они разговаривали с ним. Что за бред? Причём тут животные? Они что-то хотели от него, предлагали ему. Что?

Голая ступня гиганта опустилась рядом с ним. Зловоние чуть не заставило потерять могильщика сознание. Миг он видел перед собой обломанный грязный ноготь большого пальца, бородавки на жёлтой нездоровой коже, гноящиеся струпья. Потом ступня поднялась. Тотенграбер повернулся к людям, чтобы предупредить их, будто бы они ничего не видели. Но люди стояли.

Гигант на миг остановился, улыбка на его губах стала ещё шире, слюна запузырилась на губах. Он удобней перехватил косу и, широко размахнувшись, опустил её.

Кровь била фонтаном из перерубленных тел, впитывалась в ледяной песок и испарялась густыми белыми клубами. Гигант размахнулся ещё раз, вновь раздался свист, брызнула кровь. Могильщик с диким воплем упал на колени, зажимая уши, но это не помогло, звук третьего удара косы чуть не разорвал ушные перепонки. А люди, часть которых ещё стояла перед гигантом, молчали, тупо глядя на убивающего их гиганта.

Удар косы, потоки крови, ещё удар. Кровь пропитала пыль, сделала её тёмно-красной. Пятно крови растекалось, уже практически достигнув колен могильщика. Его затрясло, он отшатнулся, упал на пыль, начал неуклюже отползать назад, по-прежнему зажимая руками уши… Руками? Левая рука не шевелилась. Почему? Почему? Что произошло? Где он? Как он сюда попал? Что с ним? Кто эти люди? Кто этот гигант с лицом идиота? Что вообще происходит???!!!

— Одна тысяча четыреста пятьдесят три души, — сказал кто-то рядом. — На сто восемнадцать душ больше, чем в прошлом году, не так плохо.

— Это значит, что мы сможем оставить себе только пятьсот-шестьсот душ. Останется ещё… хм… почти сто восемьдесят тысяч из требуемых нам двухсот тысяч. Двадцать тысяч душ за восемьдесят три года. Предлагаешь ждать ещё семьсот пятьдесят лет? Да эдак ни одного могильника не останется. А следующем году душ будет ещё меньше — нынче быть могильщиком опасно.

— Конь, не паникуй. Наш дорогой друг Велион, который сейчас валяется в полубессознательном состоянии, снял печать с Черепа, а это значит, что нам удастся его перетащить сюда… не в следующем году, конечно, барьер-то остался, но года через четыре мы его заполучим.