Пётр Волкодав - Булава скифского царя

То самое место, где потерпел поражение князь русичей — Игорь, а спустя два столетия — хан золотой орды — Тохтамыщ, разбитый наголову потомком Чингиса — великим Тамерланом, царём, который в свои 70 лет водил армии всегда впереди войска.

— Мой царь, — почтительно обратился тысячный к своему владыке. Высокий всадник не отозвался. Его внимание было приковано к западу… Спустя столетия, его потомки будут громить легионы Марка Аврелия и других правителей, но под напором организованной и дисциплинированной, армии римлян потерпят сокрушительное поражение… Опустеет на века земля северного Причерноморья и Приазовья, чтобы потом возродится м в соузе дружественных народов, называемых — руссами.

Уже около получаса царь сарматов — высокий и статный воин разглядывал раскинувшиеся земли ойкумены. Теперь это его земля — земля сарматов. Со скифами покончено. Только что ему принесли дары от таврийских царей Скифии. Самыми дорогими оказались дары Агасара. Сармат улыбнулся и разгладил остренькую бородку. Да, дары от Агасара удивили его окружение, но не самого царя. Агасар дарами вымаливал жизнь, а в знак преданности предлагал руку своей дочери-красавицы. Царь сарматов не сказал ни да, ни нет, — он сказал послам, чтобы Агасар встретил его у Тавриды. Это произойдёт через пять дней. Правда Агасар хитрый и может не встретить, а войти беспрепятственно на земли Крыма, чрезвычайно тяжело…

За эти дни он и решит — оставить жизнь Агасару или нет. Дочь тавридского царя красива, конечно же, но не она нужна, а другая.

— Мой царь, — прервали его мысли окрик тысячного. — Я выполнил твой приказ и жду дальнейших указаний. — Сарматский царь на этот услышал. Он вытер с лица пыль, смешанную с потом и кровью врагов и приказал: — Говори.

— Мой царь, мы окружили их, но не стали убивать, как приказал ты. Их осталось двое.

— Кто второй — поинтересовался сармат. — Впрочем можешь говорить. — Царь сарматов показал на уложенные в ряд головы пятерых скифских царей.

— Остался царь Меотиды — Ассей. — сказал вождь и получил утвердительный кивок тысячного. — Этого следовало и ожидать. Два последних царя, два брата, два великих воина, два моих личных врага. Пойдём, я хочу поговорить с ними. А ты мой верный тысячный, за то, что верно понял мой приказ, получишь в качестве подарка вот это — он показал на голову царя Токсарида.

— Это дорогой подарок, — склонил голову тысячный. — В моём доме появится дорогая чаша мой царь. Благодарю тебя.

— Не за что. А что Зиммелих и Ассей здорово сопротивлялись?

— Да, мой царь. Мы не смогли обезоружить их. Когда пали их лошади, они стали спина к спине и положили около сотни наших богатырей. Их искусство воинов велико, как и твоё, мой царь. Мы окружили их и взяли в кольцо копий. Я не хочу посылать на смерть твоих лучших воинов, но и сберечь их для твоего решения.

— Ты правильно поступил. Веди меня. Я хочу поговорить с Зиммелихом.

— Я не всё сказал мой царь — тысячный кивком подозвал слугу. У царя сарматов вырвался вскрик восхищения. Он с благоговением принял трофей. Некоторое время он осматривал и ощупывал лук царя всех скифов. Обрадованный столь дорогим трофеем, он воскликнул: — В моих руках лук лучшего из стрелков ойкумены. Как вы сумели? — поинтересовался он. Тысячный самодовольно ухмыльнулся, разглаживая ус: — Из рук Зиммелиха я выбил меч — похвалился он. Ему ничего не оставалось, как вырвать из горита лук и швырнуть мне в лицо.

— Так вот откуда у тебя эта ссадина на лбу, — догадался и хохотнул царь сарматов. Он вложил в колчан лук царя сколотов, а свой отдал слуге: — Вот так-то лучше. А теперь проведи меня.

… Вот уже две сотни лет каменный воин безучастно молчит. Неизвестный ваятель-сколот вытесал это творение из красного гранита. Дожди, снега и ветры-суховеи сделали своё дело: лицо каменного воина превратилось в бесформенную глыбу: сгладился и, стал едва различим боевой пояс с акинаком и, рог, наполненный вином, который держит каменный бородач; потерял очертания боевой шлём. За столетия мимо «воина» проехало немало людей, а он остался безразличен и безучастен ко всему и вся. У ног его всегда несколько горшочков с пищей. Кто бы не проезжал этот перекрёсток трёх дорог, нет-нет, да и спешиться и сойдёт с коня или телеги. Окропив землю молоком кобылиц или вином, оставит подношение молчаливому стражу. Иные наполняли свой рог и, ударив в каменный рог воина, осушали, а он безучастный ко всему молчал и провожал их, не в силах повернуть голову. Вот и сейчас он молчаливо стоит и не может помочь. А смотрит он в центр перекрёстка, где спиной к спине, присев, каждый на колено, находятся два брата, два царя, два друга, два великих воина. Он не может им помочь ничем, а хотелось бы, хотелось… — вырвать из земли ноги и помахать акинаком. Опёршись о плечо каменного «воина» отдыхает молодой сармат. Длинноголовому интересно. Интересно не только ему: окружность вокруг перекрёстка заполнена до отказа конными и пешими. Первый ряд кольца ощетинился копьями, чтобы цари не попытались вырваться из окружения. Молодой сармат задумчиво жуёт сухой стебель ковыля и ждёт развязки. Ещё бы — он впервые видит Зиммелиха, царя всех скифов и гордого царя Меотиды. Цари не обращают внимания на окруживших их сарматов, — они как ни в чём ни бывало, беседуют, буднично и спокойно, словно не было жестокой рубки, в которой полегла вся скифская армия в двадцать тысяч и вместе с ней — три тумена сармат.