Евгений Гуляковский - Красное смещение

Все остальное произойдет достаточно быстро, во всяком случае, он надеялся на это и, как в рукопашном бою, не желая уступать первого удара противнику, Глеб нажал сразу две рукоятки, едва первое звено показалось в центре носового иллюминатора.

На этот раз он не стал тормозить и видел, как дымные хвосты потянулись в сторону атакующих истребителей. Сейчас, вот в эту секунду, они увидят на своих радарах его залп и немедленно ответят…

Теперь надо менять расчетную траекторию. До того, как они поймут, что происходит, ракета должна сойти с траектории и уклониться от ответного залпа — в этом их единственное спасение.

Глеб включил ускоряющие двигатели на полную мощность, одновременно круто ломая вниз траекторию полета. Воздух взревел, от перегрузки сразу же потемнело в глазах, и через мгновение сознание отключилось вообще.

Когда Глеб вновь пришел в себя, они все еще были живы… А Меконг по-прежнему шел вниз, теперь уже по новой траектории.

Он шел вниз по темной линии судьбы, туда, где она пересекалась с роковой отметкой и где в кровавых лучах восходящего солнца уже виднелось расширявшееся пятно манфреймовского замка…

Все ниже и ниже шла ракета, нацеленная в солнечное сплетение крепости, в ту точку, где сходились силовые линии ее защиты. Сверкая в лучах запоздалого, кроваво-красного рассвета, ракета сейчас, как никогда раньше, походила на меч с темной рукояткой раструба ходовых дюз.

Где-то совсем недалеко, но уже оставленные позади, запоздалые, и оттого безопасные, вспыхивали багровые сполохи разрывов.

Ракетный залп, последовавший вслед за лазерной атакой вражеских перехватчиков, прошел мимо.

Сами собой, без малейшего усилия со стороны Глеба, включились бортовые дюзы, корректируя курс и выводя ракету из-под очередного залпа преследователей. Этого не могло быть, и тем не менее это случилось.

И такой знакомый, хоть и подзабытый за все эти долгие дни голос казенным заплетающиеся языком машины произнес в его наушниках фразу, прозвучавшую для Глеба мелодичней любой симфонии:

— В виду крайней необходимости, согласно второму пункту полетной инструкции, вынужден был взять управление на себя без команды…

В кабине их теперь стало трое…

— Мек, — позвал Глеб в микрофон. — Это ты, Мек?

Никто ему не ответил, ракета продолжала движение к цели. Взревели носовые дюзы, и длинная корона огня вспыхнула впереди ракеты. Глеб не помнил, включил ли он сам тормозные двигатели, теперь это уже не имело значения…

Точно в центре иллюминатора появилась главная башня замка, и счет времени пошел на доли секунды.

Темное лезвие корпуса Меконга, пройдя между плотно сжатыми, вывернутыми в этом месте наизнанку силовыми линиями, ударило в энергетический центр, в невидимый засов, скреплявший защитное поле замка, в его единственную уязвимую точку.

За мгновение до этого три преследовавших Меконг истребителя, не успев вовремя подправить траекторию, врезались в невидимый край силовой защиты и, вспыхнув, мгновенно превратились в раскаленные шары. А еще через секунду багровым светом полыхнуло все защитное поле, огненным куполом накрывая замок.

Выделяя огромную захваченную им энергию и испепеляя все живое, что оказалось в непосредственной близости от внутренних стен замка, купол защиты над ним полыхнул гигантским фиолетовым факелом. Грохот этого энергетического взрыва потряс замок до самого основания. Впервые за всю тысячелетнюю его историю вековые башни качнулись.

Тело Меконга, вызвавшее эту катастрофу, успело проскользнуть вниз и миновать опасную зону растянутого в пространстве энергетического взрыва. Меконг падал, находясь теперь уже над двором замка, внутри квадрата, очерченного его стенами.

Казалось, удар о землю неминуем, казалось, этот меч, только что разрушивший силовую защиту, не сумеет сдержать инерцию своего удара и, вонзившись в оплавленную землю, на многие десятки метров уйдет в глубину скального грунта. Но цвет огня тормозных дюз ракеты стал почти фиолетовым, а рев реактивных моторов перешел в ультразвуковой, запредельный свист. Тем не менее Меконг не успел полностью погасить скорость. Его нос, разворачивая булыжники внутреннего двора, на несколько метров зарылся в землю.

— Глеб! Очнись, Глеб!..

Голос Крушинского пробился к нему сквозь небытие, и Глеб открыл глаза. На пульте все еще мигали какие-то контрольные индикаторы, но впереди за иллюминатором была сплошная тьма.