В. Бирюк - Найм

Учительница литературы во Франции читает ученикам отрывок из «Войны и мира», где русские партизаны нападают на отступающих французов. Отрывок, где погибает юный Петя Ростов. И с радостью видит, что дети заворожённо слушают. «И лишь несколько наиболее толстокожих продолжали автоматически ухмыляться при упоминании имени героя — Петя».

Представления не имею, какие ассоциации в молодёжном парижском жаргоне того периода вызывало имя юного сына графа Ростова. Но описание смерти мальчика и горя мужчин — сущность эпизода, оказалось сильнее привычных субкультурных лейблов. Для всех. Кроме самых дебильных.

Способность отделить суть, сущность от этикетки, изображения — свойство не столь частое даже и моё время.

— Моя рубашка лучше, чем твоя. Моя стоит 100 евро, а твоя только 50.

— Тебе рассказать про особенности ценообразования там, где ты это купил? Разница в том, что ты отдал правительству той страны — 70, а я только — 20. А так-то они обе сделаны в Хошимине на одном станке.

Есть масса писателей, особенно фентазийного толка, которые абсолютизируют лейблы. Слово, название, особенно на каком-нибудь «истинном» языке… Даёт власть на сущностью. Ле Гуин, Толкинен… И не только фентези — «Идея, овладевшая массами, становиться реальной силой».

Скажи волшебное слово «ап!» и быть тебе «повелителем тигров».

Сходно ведут себя и художники со скульпторами: «ожившая статуя», «изображённый на портрете предок повернулся ко мне и сказал…».

Для гуманитариев свойственно оперировать абстракциями — названиями, изображениями, символами взамен объектов реальности, сущностей. Для нормального человека наоборот — свойственно конкретное восприятие. В языках первобытных племён постоянно встречаются весьма конкретные названия. Не вообще — «облако», а «облако из которого идёт дождь вон над той горой». Соответственно, если дождь идёт над другой горой — используется другое слово.

Об этом спорит со Святым Писанием доктор Фауст:

— В начале было слово.

— Нет! В начале было дело!

Между этими двумя формами мышления и восприятия мира находиться инженерия.

С одной стороны — сплошная абстракция. «Прямая линия, сломанная вот так — изображает ригель, сломанная вот так — силовой кабель». Сплошные символы, условные обозначения, лейблы.

С другой… что может быть конкретнее просто автомобиля? С его тысячами деталей. Каждая из которых весьма конкретно задаётся и материалом, и габаритами, и местом в технологии сборки.

Ощутить в руках вполне конкретную дрожь уходящего в сторону при стрельбе «калаша», и соотнести её, в своих мозгах, с абстракцией в виде чертежа затворной рамы…

На этой человеческой способности переходить от символов к сущностям и обратно и основаны все тех. процессы индустриальной цивилизации. Здесь, в «Святой Руси», да и вообще в средневековье, этого почти нет — основой является воспроизведение образца. Повторение сущности, а не реализация символа.

Для попаданца-прогрессора это свойство аборигенов — катастрофа. У него ж нет образцов! И большинство из них он сделать не может. Не умеет, нечем, не из чего… А объяснить… Я уже об это бился с «избой типовой». Нормальный абориген, глядя на выложенный на столе из деревянных ложек квадрат с чапельником поперёк, выдал бы мне что-то типа:

— Не… да ну… пряжка из дерева — глупость… Дык какое железо? Ложки-то деревянные! Слепой, что ль… И чапельник… ну глянь — он же толстый — это ж каку дырищу в ремне делать надо… И опять же — гля, дёрг-дёрг — оно и развалилось. Не. У нас с отцов-дедов-прадедов такой хрени не было.

Это — здешний нормальный подход. А Прокуй видит за символом — сущность, «ловит», «хавает», «просекает»…

Так, в список требований к нанимаемым мастерам нужно добавить ещё один пункт — «ненормальный». Не в смысле «придурок», а в смысле… Хотя людей с непривычными свойствами, например, со способностью к абстрактному мышлению, часто держат за дурачков. Придётся к этой категории туземцев присматриваться внимательнее.

А с Прокуем, с этим битым, драным, наплакавшимся недоразумением — красота! Он — понимает! Вот эти деревяшки на столе, вот так оно ходить будет, вот так упрётся, сюда ремень, здесь дырки… И ему это интересно, ему это понимание нового — в радость.

— Здорово! Никогда такого не делал!