В. Бирюк - Найм

Я не завидую Творцу. Я ему со-чувствую. Потому что — понимаю. Какой это был кайф, какое острое удовольствие — носиться над безвидной землёй, покрытой водой, под ещё не существующим небом! И понимать, предвидеть — как тут всё станет, как оно будет потом само меняться, расти и умирать и возрождаться снова.

Смолоду я немного поигрался с адаптирующимися системами. Самоорганизующимися, саморегулирующимися, самонаводящимися… Но в этой Вселенной столько всего! Разного — до полного взаимного непонимания, схожего — до неразличения. Но — уникального. С тысячами способами адаптации, поиска и достижения оптимума, самосохранения и самоизменения… Я — сам создаю. Пусть — простейшие, весьма примитивные системы, самые азы. Но минимальное понимание — мой опыт мне даёт. И даёт вкус эмоций творца — удовольствия, радости от сложной, изощрённой и хорошо сделанной, получившейся работы — сотворения мира.

Мой респект тебе, Господи. Если ты есть…

Я весь ушёл в расчёты. Погонные сажени, квадратные сажени, кубические сажени, номенклатура типоразмеров, инструментарий, подготовка шинделя, транспортировка и первичная обработка лесоматериалов… Блин! Хочется сказать: «пиломатериалов», но здесь же нет пил! Вспомогательный инструмент — те же точильные камни, носилки под грунт, обеспечение работников — полноценное питание, прежде всего. Подбор и расстановка кадров — нужны ещё бригадиры, как расставить работников, как лучше использовать лошадей, где их поставить, чем кормить, упряжь… Факеншит! А пароконной запряжки здесь нет! Аж до царя Петра…

— Хотен! Начальник из тебя как… ты уже на заимке показал. Короче: берёшь готовый шиндель и — завтра в Рябиновку. Старую крышу на кузне разобрать — новую поставить… Филька! Новых коней будем выводить в ночное вместе с вашими. Да, на тот же выпас. И если будете скотине хоть какое ущемление против своих делать — взыщу. Больно взыщу. А сено на зиму — мы сюда с Мертвякого луга перекинем.

Мы просидели долго. Помощнички мои потихоньку расползлись спать. Домна, напоследок, потребовала барана через день. Или овцу. Вот с этим я и пошёл. Устраиваясь возле Сухана в пустом пока сеннике покойного деда Пердуна, уже сквозь сон пытался сообразить какой вариант пароконной повозки здесь лучше спрогрессировать. Помню, что «водитель кобылы» в таком экипаже называется «биндюжник», а вот поворачиваются ли там передние колёса — не помню.

Домной у меня день закончился, Домной и начался. Она стояла надо мной и дёргала меня за плечо:

— Вставая боярич. Беда.

Спросонок я пытался возразить:

— Баран раз в неделю — не беда, а экономия.

Но дошло быстро. Когда над тобой висит Домна в одной незавязанной рубахе и простоволосая, со своей нынешней мини-стрижкой — быстро доходит. Пошли на поварню. Там лучина горит, бабы какие-то в одних рубахах топчутся-суетятся. Темно, со сна… Раздвинул эти белеющие, причитающие задницы…

Ты, Ванюша, идеалист и идиот. Пока ты о восторге от процесса творения рассуждал о радости разделения результатов творчества со своими ближними и людьми вообще, они, эти твои близкие, тоже кое-чего сотворили.

Бабьё при моем появлении затихло и посунулось по сторонам.

— Домна, подай квасу. И расскажи.

Дело простое, как два пальца… Не смальту выкладывать. И виноват я сам. Недосмотрел, недодумал. Вчера за столом как-то краем глаза заметил среди работников «заборного поливальщика». Ещё и мысль мелькнула:

— А чего он тут делает? Я же его бурлаком назад отправил.

Но тут это дело с Любавой завертелось, отвлёкся, потом не вспомнил… Повозки эти пароконные, бараны, погонные сажени…

Оказалось, что «поливальщик» поменялся с одним из односельчан, с лодками не ушёл, а остался здесь. Вчера вечером, когда я сообщил, что Ивица перебирается в Рябиновку, полюбовнички решили отметить прощание заключительным свиданием.

Очередная ночная встреча, начавшаяся в стиле:

в сопровождении жарких клятв в вечной любви и преданности, довольно быстро перешло к стилистике украинской народной песни:

и знакомым уже образом трансформировалась в более интимную фазу.

Жаркие клятвы дополнялись бурными ласками и наоборот. Наконец, будущая путешественница до соседней деревни, усевшись на постеленный между стволами поваленных деревьев армяк своего кавалера, позволила ему стянуть с себя одежду. По издавна заведённому обычаю восточнославянские девушки до 15-летнего возраста и даже до самой свадьбы носят только подпоясанную рубашку. Однако ночами стало уже прохладно, и девушка позаимствовала на кухне чей-то висевший там охабень.