Юрий Иванович - Спасение из ада

– Не знаю… Я и сам удивляюсь, как оттуда живым выбрался. Но эта вершина Прозрения – самое страшное место в этом мире. Я теперь это знаю точно!

Дана поспешила его поддержать, оградив от дальнейших расспросов. Сразу сообразив, на кого именно лучше всего при этом сослаться:

– Господин граф, как только встанет на ноги, собирается более тщательно рассмотреть как проблему нашего дальнейшего взаимодействия, так и возможность более глубокого сотрудничества с простым народом Успенской империи. В частности, им проводится в жизнь план более скрупулезного исследования как с научной, так и с военной точки зрения самого черного монолита. Так что… все вопросы к нему.

Публика оказалась весьма понятливая и сообразительная, хотя косноязычная речь гостьи из иного мира и могла показаться в ином обществе слишком витиеватой. Первым покладисто закивал Зейлонг:

– Действительно, лучше потом у него и поинтересуемся. Но вы не подумайте, что мы слишком уж любопытные, просто еще ни разу не слышали, чтобы кто-то в нашей империи беседовал с отшельником массива Бавванди. А уж самим встретиться с таким человеком мы и представить себе не могли.

Дана и тут сумела повернуть разговор в нужное русло:

– А мне вот никогда не доводилось бывать в вашей столице. Хотя много говорят о ее красоте и величии. Может, подскажете, что там у вас самое посещаемое приезжими?

– О! На эту тему я могу говорить сутками. – В порыве экспрессии главный снабженец даже руки воздел кверху. – Да и все здесь присутствующие – тоже.

Далее последовало перечисление наиболее известных достопримечательностей, самых величественных зданий и наиболее живописных мест славного города. Собравшиеся персоны наперебой спешили похвастаться своими знаниями и наблюдательностью. Даже госпожа кастелянша поведала несколько любопытных подробностей о двух величественных замках, в которых ей довелось бывать неоднократно.

В итоге для воина, умеющего систематизировать, обобщать и ясно представлять рассказанное чужими устами, не составило большого труда словно воочию увидеть город во всей его красе. И заочно почти в него влюбиться. В какой-то момент Дана даже обозлилась на спящего где-то там Торговца за то, что он сразу не раскрыл все карты, сразу не показал всех прелестей будущей жизни, сразу не пояснил все причины, толкающие на уничтожение вершины Прозрения.

Но уже через пару минут она опомнилась, погасила свой гнев и вполне благоразумно смирилась с данными обстоятельствами.

«Да и как может быть иначе, – думала она, разглядывая воодушевленные лица новых знакомых. – Эти люди живут здесь с рождения и в своем государстве души не чают. А мы кто такие? Чужаки, которые готовы были по первому приказу убить не только Торговца, но и любого другого человека, неудобного или невыгодного совершенно неизвестной, в конечном итоге, преступной клике. Ведь уже давно в душе горело осознание никчемности, грязной неправильности собственной жизни, но куда в таком случае мы бы делись? Руки по шею в крови, мозги по кишечник в плену идеологии, внутренности напичканы чипами, которых без знания схемы удаления не извлекут и лучшие хирурги. Так что получается, Дмитрий Светозаров сделал все правильно: вначале следовало посмотреть на нас в деле, дать шанс заслужить право на лучшую жизнь, а уж потом облагодетельствовать по существующим здесь расценкам. Даром ничего не дается, не говоря уже о том, что любой другой на его месте нас бы просто уничтожил. Походя, словно навозных мух… А он не стал действовать сгоряча, постарался нас использовать на всю катушку. Зато теперь я просто уверена: сделаю все возможное и невозможное, чтобы развалить этот черный монолит. И других заставлю постараться. – Продолжая внимательно слушать, Дана обдумывала, как отнесутся к поставленной перед ними задаче ее товарищи по оружию: – С Сильвой проблем не будет, она лишь за одно излечение своего лица поработает на благо великой империи. С Василием немного сложней, хотя и он, скорее всего, постарается. Ведь несмотря на его суровость и превращение во время боя в безумного берсерка, в быту он добрейший человек и всегда старается поступать по справедливости. А вот Петруха, хоть знаю его уже шесть лет, так и остается для меня темной лошадкой. И смотрит он порой как-то слишком странно. Словно… хм, словно предать хочет. Еще хуже с Куртом дела обстоят. Хоть и умный, с юморком, покладистый и исполнительный, но вот это как раз и настораживает. Да и мыслит он порой очень странно, заговаривается… Немец, одним словом».