— Не знаю. У Вальки голова всю жизнь была светлая. Что-то он точно еще раньше знал, и верно… В тот день прибежал в общагу совсем без ума, еле уняли его. А когда поуспокоился, я ему и говорю: погоди днем рыскать и колом размахивать, а ночью с канистрой подстерегать. Хоть до следующего дня погоди.
— И утром…
— Мы прямо на первом этаже обитали, внизу. Ровно в четыре утра, еще только рассветать начало, — хорошая горсть песка в окно. Мы выскочили, как ошпаренные, мимо спящей вахтерши в палисадник, а там…
Слава нервно сглотнул.
— Один из этих, голый и крепко связан чем-то вроде волосяного аркана, какими у нас на празднике Ысыах лошадей в табуне ловят. И тут как раз солнце, робкое такое. Вмиг сгорел на наших глазах и мелкой трухой рассыпался.
На вторую ночь… Словом, всё то же самое, только другой был в одежде и грязи побольше, стало быть. Валька и говорит: «Мне не смерть этих говнюков была нужна, а чтобы моей Свете жить. Уеду отсюда сразу, как билет куплю, а пока во двор ни ногой!»
— Наелся доотвала, значит, — раздумчиво заметил Люций. — А ты сам?
— А я понял, что это еще не всё. На следующее утро вообще в комнату не пришел, всю ночь сторожил в сквере напротив. Часа в два появляется такой… Светлый. Тихий, как тень. Ну, что я это вам говорю! Опускает прямо на то самое место табличку: «Вендетта исчерпала себя. Теперь это только наши проблемы». И глядит прямо на меня своими алыми гляделками, только угол бледного рта чуть дергается вроде как в усмешке. Я как прочел — сразу пошел за ним. Не раздумывая.
— Верю, — ответил Люций.
Толстая беременная кошка подошла к ним, тихо мяукая. Юноша рассеянно почесал ей за ухом, погладил тугое пузо.
— Что дальше — не так важно. Видите ли, они сразу мне зачли, что уберег товарища от всяких там обоюдно острых глупостей. Сходиться близко — ну нет, упаси от того обе наших стороны, и их, и лично меня. Они меня вроде как премировали по-всякому: роскошная полевая практика на Алтае, Южном Сахалине и Курилах, поездки в забугорье на стажировку, альпинистские туры, заповедные места по всему миру. Учили, не без того. Но не в крови. Просто кой-чему хорошо забытому человечеством.
— Например, вертикальной стометровке с полной альпинистской выкладкой за плечами, — съязвил Люций.
— Думаете, если эта вертикаль не воздушная, а каменная, то намного легче? — спросил его собеседник.
— Так, значит, вампирское сообщество города Москвы всего лишь устраивало тебе познавательные экскурсии.
— Нет. Скоро я понял, что придется платить. По моей доброй воле, как они мне сказали. Их Высшие, я имею в виду.
Юноша поднялся с места, глянул вверх. Звезды звенели в такт его словам, как ледяные колокольцы, луна била в огромный серебряный бубен, когда он начал говорить снова.
— Все мы видим, что природа прошла ту критическую точку, когда она может восстановить сама себя в пригодном для человека виде, и знаем, что теперь сможем лишь тянуть время. Ох, уж это они мне доподлинно показали! Как никому из смертных. И еще показали, как природа умеет сопротивляться. Ей ведь всё равно, может жить на ней человек или нет; она сумеет низвести саму себя до уровня живого студня и вновь зачать от молнии…
Наводнения, ураганы, опустошающие целое побережье, взрывы вулканов мощностью в триллионы тонн тротила и трясения земли, что срывают с подножия целый континент, — это еще вроде как мальчишка из соседней комнаты тебе кулаком погрозил. А когда некто под видом чужака привольно устраивается в тебе самом и начинает управлять твоими помыслами, да так, что ты принимаешь это за самое естественное твое свойство?
— Ты что, имеешь в виду врага рода человеческого? — с подозрением и легкой неприязнью спросил Люций.
— Нет, самого человека. Ту его часть, которая неистребимо природна и благодаря которой природа способна им командовать.
— Вы истребляете эту природу в себе как дурную. Укрощаете — и думаете, что правы.
— Нам говорят так. Если рука соблазняет тебя, лучше отрежь ее, чем попасть в ад. Но ведь еще лучше вылечить ее от гангрены, правда? Если мы гибнем от встроенной в человека «деструктивной» или даже «конструктивной» агрессии, то ведь должно быть средство попросить саму природу ее укротить, а не стараться убить нас нашими же руками. Окоротить не самого зарвавшегося хама, а его темперамент. Если в самой природе уже стерся записанный в ней верный путь, то нужно отыскать того, кто помнит запись или сумеет ее заново прочитать.
Читать дальше