Татьяна Мудрая - Сказание о руках Бога

— Во имя Его я охотно тебе отвечу. Спрашивай!

— Есть ли у тебя между крыльями лопаток алое пятно, похожее на солнечный диск в час его захода?

— Да, о монах, но мне всегда казалось, что оно гораздо больше смахивает на след от кровососной банки.

Бахира невольно улыбнулся, но продолжил со степенностью:

— Значит, ты и в самом деле тот, кого я жду и о ком прочел в своей Книге — поэтому и укрыли тебя плащом от зноя. Послушай, ты настоящий человек и ты храбр, иначе я бы сказал: возвращайся назад и побереги свое славное будущее от той неведомой мне, но грозной опасности, что маячит на твоем пути! Быть может, эти… ведьмы готовятся сотворить тебе в отместку что-то совсем уж дрянное. Однако скажу я лучше так: никто и ничто не сможет по-настоящему ни повредить тебе, ни тебя остановить. Всё предначертанное о тебе исполнится. Будь только осмотрителен и без страха!

На том они распрощались со всей сердечностью. Ковры и скатерти свернули, блюда и подушки унесли, объедки скормили бойким и тощим монастырским псам. Путники переночевали, потому что час был поздний, и поутру направились далее.

Но не успели они поднять с земли верблюдов, как возник тихий, воровской ветер: шелестел песком, затягивая следы, вился змеей, вертелся кубарем, заворачивался кольцом, словно блудливая собачонка. Всё же непонятное самому ему упрямство заставило Камиля идти вперед по древнему караванному пути. Он знал, что такие гадостные ветерки в настоящую песчаную бурю обычно не перерастают, а вечно выжидать — до цели не дойдешь. Кроме того, не так далеко знал он еще один оазис, поменьше, где можно было переждать непогоду с некоторым даже успехом для торговли.

Однако в начале пути, когда они отдалились и от монастыря, и от Босры, ветер оторвался от земли, голос его стал мощен. Затрубил в трубы, застучал в бубен, хищно завыл и понес кучи песка. Сквозь них насилу мерцал рыжий диск солнца, но ему невмочь было сражаться с наступающей серо-лиловой тьмой.

— Смотри, Камиль! — Майсара еле дотянулся до его руки.

В оке самума, в котле, где варилась непогода, смутно завиднелись три гигантские фигуры. Три лохматые тени в развевающемся отрепье хватали песок в горсть, плевали на него и пускали по ветру, рвали у себя с головы пряди волос и вязали из них узлы.

— Знаешь, кто это? — боязливо прошептал слуга Хадиджи, показывая на устрашающие силуэты, которые трудились на перекрестке бурь.

— Сам, наверное, догадался, — шепотом же ответил Камиль. — Те, о ком предупреждал Бахира.

Ветер все плотнее облегал тело, как смирительной рубашкой, слепил глаза, запорашивал ноздри даже через ткань чалмы, которую каждый из них размотал, чтобы укутать лицо. Сначала люди и животные еще пытались идти, надеясь достичь хоть какого укрытия, потом пали на колени, прижимаясь друг к другу. Камиль подтянул свою Дюльдюль к себе, обхватил ее морду руками, пытаясь защитить глаза мулицы своим плащом. Но тут на них точно опрокинуло жаровню с раскаленными угольями, откуда валил бездымный жар; они успели еще увидеть три бешено крутящихся грязно-желтых смерча, похожих на колонны, — и провалились в окончательное забытье.

Очнулся Камиль от резкого холода и тяжести песка. Они с Дюльдюль разгреблись и поднялись на ноги, кто на две, кто на четыре. Рядом так же трудились Майсара с Хазаром.

— Поистине оказал нам милость Аллах и избавил от мучения самума! — воскликнул Майсара, отрясая прах с плеч и подошв.

— И убрал от нас свою «супругу» и «дочек», — мрачно добавил Камиль. — Теперь ты убедился, что никакие они не богини?

— Сила-то у них есть. Ты полюбуйся, Камиль, будто в другое место перенеслись! Где был бархан — там впадина, где была впадина — там холмик вырос.

— Такое всегда творит самум-бадех. Ты ведь бывал в пустыне еще чаще, чем я. Скажи лучше, где люди и верблюды?

— Если бы засыпало насмерть, холмики видать было бы. Нет, разбежались со страху, наверное. Испугались этих… — предположил Майсара.

У него пока язык не поворачивался обзывать высокочтимых дам так же беспардонно, как до него Камиль, и всё же страх его перед ними, вопреки всему, заметно поубавился. Отсутствие рабов и верблюдов если и не означало гибели, то было на редкость близко к ней; однако оба караванщика и их ослы уцелели, а это вселяло надежду.

— Отойдем немного и попытаемся добраться… — начал Майсара и внезапно воскликнул: — Стой-ка, а ведь это старуха Варда!

В самом деле, она приближалась из отдаления неторопливой и гордой иноходью, как в далекой молодости. В карих глазах светилось ликование, шея грациозно покачивалась из стороны в сторону, брякая колокольцем, вьюки с водой и съестным припасом окончательно и бесповоротно съехали на один бок. А за нею трусило, спотыкаясь, нечто длинновязое и трогательно неуклюжее, но во всех мельчайших подробностях напоминающее ее саму.