Татьяна Мудрая - Мириад островов

Вспомнив это, женщина невольно улыбнулась.

Как ни удивительно после всех потрясений, корчма стояла на прежнем месте и вроде бы исправно действовала — входные воротца были прикрыты лишь наполовину, с заднего фасада выглядывала чья-то кургузая металлическая морда.

— Никак курьер с вестью, — пробормотала она. — На скутере.

«Рауди. Нет, зачем ему. И кади сказал — телесная скорбь у него. Или нет — не поверю, пока своими глазами не увижу».

Потянула на себя утробно скрипнувшую дверь — и вошла.

Знакомый персонаж ринулся к ней — весь в бороде и кудрях, свисающих по обеим сторонам головы крутым с проседью штопором.

— Ах, синья Гали, синья Гали. Не поминай лихом, что зову тебя по-прежнему.

— Твой рутенский так и не исправился, Мешуа. Или надо бы сказать — ладино-скондский?

— Ох, я неисправим. Но ничего: бывший землянин всегда поймёт бывшего землянина. Вам кофейку, по старой памяти, или чего посолидней? За руку ведь не поймают, capisco?

«Никак, он ещё итальянским заразился».

— Поймали, старина. Уже. Я, собственно, не за тем. Монеты никакой не взяла.

— Когда ж у меня выпивка была за плату? Вы только думали так. А на самом деле старшие со мной рассчитывались. Чтобы младшим потеха была и ученье не с таким скрипом шло.

— Ох. Я-то в простоте души и не подозревала.

Мешуа выразительно пожал плечами:

— Вы такие были простодушные. Так чего душа ваша желает?

— Даже и не скажу.

— Тогда вот что. Имеется у меня винцо, какое на стол никогда ещё не ставилось. Держу для избранных. Только что новую бутыль откупорил и декантировал. Вот его и порекомендую. Чистое: в голове от него светло, на душе радостно. Живая драгоценность.

Галина снова улыбнулась:

— А что? Давай неси. Пропадай моя тачанка, все четыре колеса.

Сбросила плащ на лавку и сама уселась покрепче. Вскоре на столе перед ней появился графин. Тягучая, темно-пурпурная жидкость медленно наполняла фарфоровую чашку, в объятии ладоней источала запах мёда и луга.

— Чудесно. Бесценно. Слушай, а закусить у тебя имеется чем?

Мешуа снова сотворил тот жест:

— Было, да подъели вчистую и спать улеглись.

— Не беда, я со своим. Поделиться?

Но он не захотел. Достала хлеб с сыром — недостойно питья, но не натощак же дальше дегустировать. Откусила. Сама не заметила, как убрала всё: нехилый аппетит прорезался.

И выдула, ничуть не сомневаясь, весь графинчик.

Сколько так сидела — не поддаётся учёту. Как вдруг торкнуло: вечер. Давно уже. Оттого и кушаний не осталось. И по постелям разошлись все, даже старик иудей.

Не вечер — ночь. Предпоследняя. Самый разгар.

Рывком поднялась на ноги — и тут её повело с такой силой, что еле добежала до здешней ретирады на одно очко. Добро — внутри дома. Ещё лучше — с «камушком для гуляний», махатмы сентегирские постарались.

Когда выворотило наизнанку, стало чуть полегче, хотя в коленках появилась изрядная слабина.

«Чёрт и чёрт. Не дойду быстро. Под откос свалюсь. А утром к Орихалко придут».

И ни спутника тебе доверенного, ни мобильника весточку передать. Разлакомилась.

Дверь позади отворилась, факел злорадно подмигнул.

— Простите, мэс, не было заперто.

Славный такой мужской голос. Молодой.

— А я не мэс.

— Вижу, что сэния, но из вежливости прикидываюсь.

Галина распрямилась, поддёрнула полы казакина, обтёрла губы:

— Игния. Хотя без разницы.

И лицо у него — пожалуй, некрасивое, но очень приятное. Светлая, почти огненная коса, кудряшки на висках — воин без особых заслуг. (Её саму без конца расплетали-заплетали, то как солдата, то как замужнюю мамашу. В конце концов надвое укрутили.) Нос на семерых рос, губы пухлые, веснушки что горох. Плечист и высок без сутулости. Наряжен сплошь в матовую кожу.

— Я так полагаю, ты дева в беде, — сказал на полном серьёзе.

— Ну конечно. А также Леди Озера и все рутенские романтические стереотипы сразу. Подвинься-ка, мэс, выпусти даму из сортира.

Но он стоял столбом.

— Благородный сьёр пришёл сюда без настоятельной потребности?

— Нет, почему же. Услышал неладное. Мог ведь кто-то отравиться. Или…

— Или. Перепила хорошего вина, уже порядок.

— Не лги.

Он вздёрнул Галинину голову за подбородок.

— Если порядок — так нагло не держатся.

Глаза у него оказались серо-зелёные и какие-то пушистые, иного слова не подберёшь. Вокруг зрачка словно кольцо ковыльных метёлок.

— На ночлег игния не просилась, добрейший и услужливый Мешуа даже о том не помыслил. Вывод — ты собралась уезжать на ночь глядя. Хмельная и печальная, и с чашею вина…