Кира Касс - Элита

— Это преступление карается смертной казнью! Но принц Максон в своей милости пощадил жизнь гнусных изменников. Да здравствует принц Максон!

Толпа подхватила возглас глашатая. Будь я в своем уме, то сообразила бы, что нужно сделать то же самое или хотя бы поаплодировать. Все остальные девушки именно так и поступили, и наши родители тоже. Правда, вид у всех был потрясенный. Но я не обратила на это внимания. Я не видела ничего вокруг, кроме лиц Марли и Картера.

Нас посадили в первом ряду намеренно, чтобы продемонстрировать, что ждет любую, которая совершит такую глупость. Отсюда, с расстояния не более двадцати футов от помоста, я видела и слышала все самое важное. Марли неотрывно смотрела на Картера, а он на нее, хотя для этого ему приходилось выворачивать шею. На ее лице явственно читался страх, но в глазах было такое выражение, словно она пыталась его убедить, что все равно ни о чем не жалеет.

— Марли, я люблю тебя! — крикнул он ей. Его голос практически утонул в реве толпы, но я услышала. — Все будет хорошо! Все будет хорошо, клянусь!

От страха Марли была не в силах вымолвить ни слова, но закивала ему в ответ. Я смотрела на нее и не могла думать ни о чем, кроме того, какая же она красивая. Ее золотистые волосы спутаны, платье разорвано, туфли она потеряла где-то по дороге, но, бог ты мой, она была просто ослепительна.

— Марли Теймс и Картер Вудворк, с настоящего момента вы больше не принадлежите к своим прежним кастам. Отныне вы низшие из низших! Теперь вы Восьмерки!

Толпа разразилась ликующими криками. Меня это покоробило. Неужели среди них не было Восьмерок? Их не задевало, что о них говорят с таким пренебрежением?

— Чтобы причинить вам такие же стыд и боль, какие вы причинили его высочеству, вы приговариваетесь к пятнадцати ударам батогами каждый! И пусть шрамы напоминают вам о ваших многочисленных грехах!

Батоги?! Я понятия не имела, что значит это слово. Его смысл открылся мне в следующий же миг. Двое в масках, которые привязывали Марли с Картером, вытащили из ведра с водой длинные прутья. Они несколько раз взмахнули ими над головой, примеряясь. Прутья со свистом рассекли воздух. Толпа зааплодировала этой пробе руки столь же неистово, как только что аплодировала избранным.

Через несколько секунд спина Картера будет безжалостно исполосована, а нежные руки Марли….

— Нет! — закричала я. — Нет!

— Кажется, меня сейчас вырвет, — прошептала Натали, а Элиза глухо застонала, уткнувшись в плечо приставленного к ней гвардейца.

Но это не помогло.

Я вскочила и рванулась к Максону, запнувшись о колени отца.

— Максон! Максон, останови это варварство!

— Вернитесь на свое место, мисс, — сказал приставленный ко мне гвардеец, пытаясь силой усадить меня обратно.

— Максон, прошу тебя, пожалуйста!

— Это небезопасно, мисс!

— Не трогайте меня! — завопила я на гвардейца и со всей силы лягнула его. Но он держал крепко.

— Америка, сядь, пожалуйста! — попыталась урезонить меня мама.

— Один! — провозгласил человек в маске, и я увидела, как прут обрушился на ладони Марли.

Она жалобно заскулила, точно собака, получившая пинок. Картер не проронил ни звука.

— Максон! Максон! — надрывалась я. — Останови это! Останови, пожалуйста!

Он слышал меня, я знала, что слышал. Его глаза медленно закрылись, кадык дернулся, как будто он пытался отгородиться от моего голоса.

— Два!

В крике Марли прозвучала ничем не прикрытая мука. Я не могла себе представить, как ей больно, а ведь оставалось еще тринадцать ударов.

— Америка, сядь! — прикрикнула мама.

Мэй сидела между ней и папой, отвернув лицо в сторону. Ее плач был почти таким же жалобным, как и плач Марли.

— Три!

Я осмелилась взглянуть на родителей Марли. Ее мать закрывала лицо руками, а отец обнимал жену, как будто силился защитить от всего того, что они теряли в этот миг.

— Пустите меня! — приказала я своему гвардейцу, но все было напрасно. — Максон! — закричала я снова.

Перед глазами все плыло от слез, но я различала до статочно, чтобы увидеть, что он слышал меня.

Я принялась озираться на других девушек. Разве мы не должны что-то сделать? Некоторые тоже плакали. Элиза сидела согнувшись пополам и прикрыв глаза рукой. Казалось, она вот-вот потеряет сознание. Однако никто не проявлял никаких признаков протеста или возмущения. Но почему?

— Пять!

Вопли Марли будут стоять у меня в ушах до конца моих дней. Я никогда в жизни не слышала ничего подобного. Как и тошнотворное эхо торжествующего рева толпы, смакующей зрелище расправы, словно это какое-то развлечение. Как и молчание Максона, который позволил всему этому случиться. Как и плач остальных девушек, которые смирились со всем происходящим.