Брендон Сандерсон - Душа императора

«Хорошей жизни тебе, Ашраван, — подумала она. — И сделай так, чтобы я тобой гордилась».

Поздно вечером, после разговора с императором, Гаотона сидел у очага в своём личном кабинете, рассматривая книгу, что оставила ему Шай.

Восхитительно!

Здесь было полное описание печати души императора, в деталях, с пометками. Всё, что делала Шай, без исключения, лежало перед ним как на ладони.

Нет, Фрава не сможет найти заветный ключик к душе императора, как бы ей этого не хотелось. Просто потому, что такого ключика не существовало. Душа Ашравана была цельной, завершенной и принадлежала только ему одному. Это, конечно, не означает, будто император такой как прежде.

«Можно заметить, что я позволила себе некоторые вольности, — говорилось в книге. — Во-первых, мне нужно было как можно точнее воссоздать копию его души. В этом и состояла суть задания, а также основная его сложность. С этим я справилась. Но затем я решила не останавливаться на достигнутом и пошла дальше, усиливая одни воспоминания Ашравана и ослабляя другие. Теперь глубоко внутри него встроены пусковые механизмы, которые вызовут определенную реакцию на покушение и последующее излечение. Подчеркну, что это не меняет его душу и не делает другим человеком. Просто подталкивает в определенном направлении подобно тому, как мелкий уличный шулер слегка «подталкивает» свою удачу, пометив ногтем игральную карту затем, чтобы потом её вытащить. Это всё тот же Ашраван. Тот, которым он когда-то мог стать…»

Сам Гаотона никогда бы не разглядел подобных изменений в императоре. Он не умел также хорошо разбираться в характерах. Но даже будь он знатоком человеческих душ, всё равно бы не обнаружил поправок Шай.

В своих записях она так и отметила, что хотела сделать всё как можно тоньше, дабы никто не смог разглядеть тех мельчайших изменений, внесённых в его душу. Даже чтобы просто заподозрить неладное, нужно знать императора очень и очень близко.

Теперь же, когда у него были записи Шай, Гаотона всё это видел и понимал. Пребывание при смерти определенным образом подтолкнуло Ашравана пересмотреть взгляды на жизнь. Он снова начнет перечитывать дневник и записи своей молодости. Он наконец увидит, каким был, что им тогда двигало, и постарается встать на путь, с которого однажды свернул.

Шай отметила, что такое преобразование займет очень много времени, целые годы. И Ашраван однажды станет тем, кем судьба и предначертала ему быть.

Крошечные наклонности, скрытые глубоко внутри созданных Шай печатей, взаимодействующих друг с другом, подтолкнут его к совершенствованию вместо потакания своим желаниям. Он начнет думать о наследии, а не о следующем празднике. Помнить о народе, а не об ужине. Наконец, настоит на своих проектах по реформированию фракций, ведь столь многие до него отмечали необходимость перемен. В общем, он станет бойцом. Он всё-таки совершит этот единственный, но такой невыносимо сложный шаг, когда мечтатель от своих грез переходит к свершению реальных дел. И всё это было перед Гаотоной, в записях Шай…

Он обнаружил, что плачет.

О нет, не о счастливом будущем и не об императоре. Это слезы человека, перед которым предстал шедевр. Истинное искусство, гораздо большее, чем красота и безупречное исполнение. Это не просто имитация.

Дерзость, смелый контраст и удивительная тонкость. Гаотона держал в руках реликвию, мощь которой может поспорить с самыми выдающимися произведениями живописцев, скульпторов и поэтов всех эпох. Это величайшая работа, лучшее из того, что он когда-либо видел.

Почти всю ночь Гаотона благоговейно изучал книгу. Это был плод неистового труда, созданный под давлением суровых обстоятельств. Он как дыхание, задержанное до последнего. Сырой, но отшлифованный. Бесшабашный, но просчитанный. Потрясающий, и всё же скрытый…

Так пусть тайным и остается. Попадись кому в руки книга — императору конец. Пошатнутся столпы самой империи. Ни одна живая душа не должна знать, что стремление Ашравана стать наконец истинным правителем было вложено в его душу ведьмой и еретичкой.

С рассветом вымотанный и уставший Гаотона тяжело поднялся и медленно, мучительно подошёл к камину. Вытянул руки, крепко держа в стиснутых пальцах неповторимое произведение искусства …

… И бросил в пламя.