Валерий Капранов: Глупец

Я никогда не был закоренелым атеистом, даже во времена былой эпохи. Когда намёк на сочувствие, не говоря о принадлежности к какому-нибудь вероисповеданию, расценивался, чуть ли не политическим актом покушения на принципы построения Великого Будущего. Но, тем не менее, я очень скептически отношусь к проявлениям разного рода мистицизма и суеверий. С трудом попытался скрыть, появившуюся на моём лице иронию по поводу «бабушкиных сказок». Но, наверное, саркастическая улыбка выдала меня, когда мой взгляд встретился с широко раскрытыми глазами студентки, чья миниатюрная ладошка покоилась в руке почтенного «волхва». Растерявшись, мне ничего не оставалось, как только подмигнуть незадачливой девушке, что со стороны могло выглядеть, совсем нахально с моей стороны.

Мысли перемешались в моей голове. Я просто был ошарашен своими действиями, так не похожими на мой привычный уклад жизни. Не то чтобы я не знакомился с привлекательными пассиями и вёл образ жизни затворника. Нет. Просто мой период бесшабашного донжуанства прошёл лет восемь назад, по окончании института, оставив за собой шлейф воспоминаний о студенческих попойках и шумных вечеринках. Когда на утро с одуревшей головой от похмельного синдрома сидишь на кровати и тупо пытаешься собрать в кучку кусочки воспоминаний о вчерашних баталиях, уставившись на полураскрытую, обнажённую спящую нимфу. И не знаешь, ни как её зовут и вообще, откуда она взялась или как я сам тут смог оказаться. Но это всё в прошлом. Теперь же, конечно я не стал отцом семейства и преданным мужем. Об этом я пока не думал. Заводить семью, это большая ответственность, а при моём образе жизни, учитывая мои постоянные разъезды и вообще говорить не о чем. Конечно, я как любой нормальный мужчина, не прочь скоротать ночь-другую в приятном дамском обществе. Но вот так, на улице…

— Стыдно, стыдно батенька. Что про тебя эта девушка подумала?…

Из этого мысленного самобичевания, меня резко выхватил чудаковатого вида человек, уцепившийся за мой локоть своими цепкими тонкими как у пианиста пальцами.

— Фото на память, — заискивающе сладким, до липкости голосом произнёс он. — Вы очень выразительно вписались в кадр, на фоне этой величественной улицы, пестреющей праздными зеваками. Уверен, что эта фотография займёт достойное место в вашем фотоальбоме.

— Извините, но я не привык сорить деньгами, для поддержания несостоявшихся талантов, — ответил я несколько раздражённо.

Брови на худом пергаментном лице человека взметнулись вверх, подчёркивая его удивление и недоумение. Я понял, что погорячился. Мне стало опять неловко. Ну вот, что за денёк сегодня. Мало того, что с утра твориться чёрт знает что. А теперь выкидываю ещё и фокусы. Обидел ни в чём неповинного фотографа.

Тогда, я решил присмотреться к нему повнимательней. Это был очень колоритный типаж. Таких, теперь, наверное, и не встретишь в природе. Длинный, и худющий как жердь, он был одет в просторную фиолетовую блузу с кружевным воротником и манжетами. На плече болтался кожаный кофр на ремне, с фотоплёнками и множеством разных хитрых штучек, являющихся неотъемлемой частью реквизита профессионального фотографа. А на шее у него, висел внушительных размеров фотоаппарат, марки «Кенон», с огромным, потупившим свой взгляд в землю объективом. На голове, был залихватски, заломленный берет, какие носили пажи из королевской свиты. Из-под берета блестели набриолиненные волосы, цвета вороньего крыла с проседью, зачёсанные назад.

Самой же яркой деталью в его внешности были усы. Нет не усы — УСИЩА! В сочетании с его вытянутым лицом и впалыми щеками, они придавали ему особую выразительность, как и остренькая бородка, клинышком.

Своим видом он мне одновременно напоминал Дон Кихота и Сальвадора Дали вместе взятых. Определить сколько ему лет у меня не получалось. Это был человек без возраста. Ему можно было бы дать на вскидку 45 лет, но с таким же успехом можно было бы дать и больше. В завершении всего, я отметил его глаза — они были изумрудно зелёные. А зрачки, были такими огромными, что казалось, в них мог утонуть целый мир.

— Если вы думаете, молодой человек, что свом скромным гонораром способны приумножить мой капитал, то глубоко ошибаетесь, — хитро сверкнув глазами, наклонившись ко мне, доверительным тоном выговорил старик. Скорее это я делаю вам одолжение.

— Ну и почём опиум для народа? — не сбавляя иронии, но, уже потеплев и искренне улыбаясь, спросил я.