Array Красная Шкапочка - Жнецы Страданий

Дарен даже попятился от этакого натиска.

— Да угомонись ты, вот же заноза! — выругался он, наконец. — Я покамест крефф ее, прежде чем девку припрягать, хоть бы слово мне молвила!

— Ах, слово тебе! Ишь, шишка великая! Крефф он. Я свое слово Нэду молвила. Он сказал, бери кого хошь, только отстань. Я и взяла, кто первая под руку попалась. Иль мне всю Цитадель обежать надо было, и у всех позволения спросить? А?

Дарен сплюнул и махнул рукой:

— Ну, старая… Есть же ехидны! Седмицу пусть работает, раз Глава дозволил. А потом, чтобы передо мной стояла. Поняла?

— Тьфу на тебя, — ответила бабка и поковыляла прочь, толкая Лесану в спину. — Иди, иди, ишь, еле ноги переставляет.

…В душном царстве Нурлисы девушка тихо осела на скамью и уткнулась носом в старую тканку.

— Пореви, пореви, доченька, — головы коснулась сухая старческая ладонь. — Пореви, милая, легче станет.

Но слез не было. Выученица лежала, скорчившись, отвернувшись лицом к стене и чувствуя только болезненную пульсацию внизу живота. Она не понимала, сколько так лежит. Долго-долго старуха гладила ее по волосам. Потом куда-то ушла. Время от времени ее шаркающая походка доносилась эхом. Скрежетала заслонка печи, стучала кочерга, трещали поленья, кто-то приходил и уходил. Девушка плавала в забытьи между сном и явью, то, выныривая, то, вновь погружаясь с головой.

Иногда старуха подходила к скамье, тяжко вздыхала, но ничего не говоря — уходила. Потом подносила Лесане воды в деревянном ковше или сухарик, но та лишь качала головой и снова отворачивалась. Говорить, думать, есть, пить — не хотелось.

— Вот ты, дуреха, — подсаживалась к ней Нурлиса. — Поплачь, горе-то со слезами выходит. Сердце молодое — живучее. Страдает остро, но и утешается быстро. Вот будет парень рядом хороший и схлынет все…

Лесана вскинулась на своем ложе:

— Не надо мне никаких парней. Меня от одного запаха их блевать тянет… — зло выплюнула она и снова отвернулась

— Эх, глупая. Донатос тебе тело и душу истерзал. Да только тело само излечится. А вот душу лишь любовью да лаской исцелить можно. А любовь и ласку от кого получишь? Не от меня же — клячи старой. В объятиях только утешиться можно.

— Не нужно мне никаких объятий. Я в них зверем взвою.

Бабка качала головой, но молчала. Молчала и девушка. А потом Нурлиса снова начинала свои уговоры:

— Дитятко, давай к Нэду сходим. Колдун наказания не минует. Не молчала бы ты.

— Нет, — и она содрогалась всем телом.

— Ну, нет, так нет… — вздыхала старая и уходила.

Но потом снова возвращалась и донимала гостью болтовнёй и какими-нибудь ничего не значащими вопросами. Та сперва отвечала коротко, глухо, но мало-помалу начинала говорить. Под эти разговоры Нурлиса заставляла ее то попить воды, то съесть пару ложек каши и снова укладывала, укрывая тканкой.

Через пару дней Лесана поднялась и принялась убираться в коморке.

— Встала никак? — удивилась старуха, вернувшаяся с ведром студеной воды.

— Встала…

— Иди, иди сюда, умойся вот.

Выученица стояла возле печи и вдруг с горечью сказала:

— Зря ты со мной носишься. Бесполезная я. Никчемная.

Бабка подбоченилась и едко поинтересовалась:

— Сама выдумала, аль подсказал кто?

— Сама. Что я за вой, если от колдуна отбиться не смогла?! — вдруг выкрикнула девушка.

Карга хмыкнула:

— Вой… Какой ты вой? Ты послушница. Вас о прошлом годе только прыгать да падать учили, ну колдовству там немного да лекарству. Палками помахать, тетиву подергать. Вой… Вас по осени лишь друг с дружкой сводить начали. А уж Даром ты и вовсе владеть не умеешь еще. Вой… Скажет тоже! — и она опустилась на лавку, вытирая вспотевший лоб уголком платка.

Лесана сжала кулаки и яростно заговорила:

— Я от упыря отбилась! А когда Донатос… ночью… ничего не смогла! Будто подрубили меня под корень. Я от ужаса сомлела. Он бил меня, а я только корчилась!!!

И тут из ее глаз потоком хлынули слезы. Они заливали щеки, капали с подбородка, а девушка продолжала кричать срывающимся голосом:

— Он меня по всей комнате швырял, я даже пнуть в ответ не сумела! У меня сердце от страха чуть не лопнуло! Какой я ратник? Кaкая Осененная? Я — дура жалкая!!!

Бабка подошла, схватила выученицу за плечи и прижала к себе. От старухи пахло старостью и прелью, а еще дымом и камнем, средь которых она жила.

— Плачь, плачь, хорошая моя, плачь…

И Лесана тряслась, упав на колени, рыдая в ветхий кожух бабки, захлебываясь и давясь.