David Eddings - Часовые Запада

Около полуночи с Моря Ветров налетел шквальный ветер. Дождь чисто умыл серые мощеные улицы и высокие с черепичными крышами здания в Камааре и прекратился так же неожиданно, как и начался. Крепко сколоченный фургон, который Дарник-кузнец после тщательного осмотра купил два дня назад, медленно двигался по узким улицам Камаара. Эрранд, примостившись среди мешков с едой и утварью, наваленных на стоявшую в фургоне кровать, вдыхал едва уловимый солоноватый запах гавани и разглядывал голубоватые тени, падавшие от домов с красными крышами. Фургоном конечно же правил Дарник, державший поводья в своих сильных загорелых руках с той основательностью, с которой брался за любое дело, и его отточенные движения вселяли чувство уверенности и спокойствия.

Одна только крепконогая и довольно покладистая кобыла, на которой ехал верхом Бельгарат-волшебник, явно не разделяла этого чувства полной безопасности. Бельгарат по своему обыкновению накануне засиделся в питейном заведении и теперь трясся в седле словно куль с овсом, даже не пытаясь следить за дорогой. Кобыла, тоже недавно купленная, еще не успела привыкнуть к особенностям своего нового хозяина и была обеспокоена его почти агрессивным невниманием. Она прижимала уши, фыркала, часто поводила глазами, как будто пыталась понять, чего хочет этот неподвижный тюфяк, взгромоздившийся ей на спину.

Дочь Бельгарата, известная всему миру как волшебница Польгара, неодобрительно посматривала на своего отца, которого общими усилиями удалось разбудить, взгромоздить на лошадь и заставить взять в руки повод, и пока что воздерживалась от комментариев. Одетая в простое серое шерстяное платье и плащ с накидкой, она сидела рядом с Дарником, который лишь несколько недель назад стал ее мужем. Она убрала в дорожные сундуки синие бархатные платья, украшения и отороченные дорогими мехами накидки - все, что составляло ее привычный гардероб в Риве, и с каким-то даже облегчением сменила эти наряды на более простую одежду. Польгара отнюдь не питала отвращения к роскошным одеяниям, и, когда того требовал случай, она выглядела в них более царственно, чем любая королева в мире. Однако на этот раз она почти с наслаждением облачилась в эти скромные одеяния, поскольку они соответствовали тому, что она уже долгие века намеревалась совершить.

В отличие от своей дочери Бельгарат всегда одевался только исходя из соображений удобства. То, что у него на ногах были разные сапоги, не свидетельствовало ни о его бедности, ни о небрежности. Это было обусловлено скорее сознательным выбором, так как левый сапог из одной пары прекрасно сидел на левой ноге, а парный ему жал на пальцы, в то время как правый сапог - из другой пары - подходил как нельзя лучше, а его собрат натирал пятку. Примерно так же обстояло дело и с одеждой. Он был безразличен к заплатам на коленях, равнодушен к тому, что принадлежал к числу тех немногих, кто использовал веревку в качестве ремня, и его совершенно устраивала старая туника, такая помятая и засаленная, что разве только очень неразборчивому человеку не пришла бы в голову мысль немедленно пустить ее на тряпки.

Огромные дубовые ворота Камаара были распахнуты, ибо война, бушевавшая в долинах Мишрак-ак-Тулла, в нескольких сотнях миль к востоку, закончилась. Войска, поднятые принцессой Сенедрой на борьбу в этой войне, вернулись к сторожевой службе, и в королевствах Запада воцарился мир. Бельгарион, король Ривский и Повелитель Запада, снова взвалил на себя груз государственных забот, а Шар Алдура снова занял свое почетное место над троном ривских королей. Изуродованный бог Ангарака был мертв, а вместе с ним исчезла и угроза, нависавшая над Западом в течение нескольких эр.

Охранники на городских воротах пропустили новую семью Эрранда без лишних церемоний, и вся компания, покинув Камаар, вступила на прямую широкую имперскую дорогу, ведущую на восток, по направлению к Мургосу и заснеженным горам, отделявшим Сендарию от земель, где обитали алгарийские коневоды.

Птицы вспархивали из придорожных кустов и кружили прямо над головами путников, развлекая их мелодичным пением и заливистыми трелями. Польгара, наклонив голову, так что солнце ярко озарило безупречные черты ее лица, прислушалась.

- Что они говорят? - спросил Дарник. Она слегка улыбнулась.

- Так, болтают, - ответила она своим бархатистым голосом. - Птицы любят поболтать. Они рады, что наступило утро, что светит солнце и что они уже свили себе гнезда, а большинство из них рассказывают про свои яйца и будущих птенчиков. Птицам всегда не терпится рассказать про своих птенчиков.