Надя Яр: Пламя

Ника перестала выходить на улицу. В полдень город напоминал жестяной лист в печи. На его пластмассово-белые особняки было уже невозможно смотреть. В садах вяли деревья, газоны пожухли, асфальт плавился и носил бесчисленные отпечатки колёс. Только вечнозелёные изгороди кое-как сохраняли свой цвет. Горячий ветер гнал следы пепла по раскалённым улицам и рассыпал по городу, делая незаметными. Пламя медленно втягивало в себя и живое, и неживое. Жадные бледные язычки охватывали предметы, людей, животных, и они навсегда переходили в другой, нечеловеческий, пустотный мир. Пламя было уже везде, горели машины, дома, веранды. Целые семьи передвигались сквозь зыбь в бледно-огненном облачении. Город, люди и мир пропитывались Пламенем, они в нём постепенно тонули.

Это было не самое страшное. Сначала днём, а со средины лета даже по ночам Ника начала чувствовать источник Пламени. Это были солнечные лучи, вернее, лучи, которые притворялись солнцем. Будто бы ядовитая линза покрыла светило и обращала его свет в огонь. По ночам исток Пламени полз по другой стороне Земли, но его жгучий жаждущий взгляд был прикован к горящему городу. И Ника больше не могла спать. Сквозь толщу земли чувствовалось назойливое внимание Пламени. Она догадывалась, что раньше ночь как-то тушила Пламя, но со временем оно стало слишком сильным. Даже ночью, во тьме, всё горящее продолжало гореть. Ночь истаивала, сдавала свои рубежи, ещё немного — она совсем испарится, исчезнет, оставив дырявое покрывало некачественной темноты. Тогда город достанется Пламени весь, навеки.

Становилось всё жарче. Ника пыталась спать под простынёй, но от ужаса перед Огнём не могла и дремать; пыталась закутаться от Огня в толстое одеяло — и задыхалась в этой духовке. Она мучилась даже не страхом — безмолвным отчаянием.

Одним субботним утром она очнулась от липких кошмаров. Вечером накануне отец пришёл с работы, охваченный деликатными огненными язычками, и Ника в бессилии наблюдала, как мама целует его в недобритую, впалую и немножко горящую щёку. В ту ночь Ника до рассвета не сомкнула глаз. Утром, спасаясь от духоты, она открыла окно, но на улице было жарче, чем в доме. Когда Ника вышла из комнаты, мама как раз подметала с полу песок и чуточку пепла. На её лице застыла резиновая полуулыбка. Словно капли воды, её веник тянул за собой огоньки.

Мама поставила перед Никой тарелку с кукурузными хлопьями в молоке. Внутри хлопьев мерцали искры. Ника перевела взгляд на маму и увидела, что Пламя игриво пляшет на её руках, на маминых тонких пальцах.

— Мам… — беспомощно сказала Ника.

Мам… мам… мам… мам… — тихим эхом звало что-то в сердце.

— А?..

Резиново улыбаясь, мама пододвинула Нике охваченную Огнём ложку.

День клонился к вечеру. Становилось темно, но темнота была лишь поверхностной. На самом деле, знала Ника, Пламя постепенно выело саму ночь и изгнало её из города, чтобы установить вечный яростный День.

Ника медленно вышла на улицу. Город был очень плоским, сухим и прибитым, как старый асфальтовый блин. Когда-то живые вечнозелёные изгороди не увяли в жаре. Они давно достались огню, и в них уже не было жизни, которую можно было бы потерять. Теперь даже зима с весной не принесут им возрождения. Пламя больше не бушевало, выжигая из города сок, жизнь и суть. Оно закончило эту работу и заполнило собой пустые оболочки. Ника знала: достаточно ей вернуться в дом и спокойно лечь в свою постель, и до утра всё будет кончено. Огненные языки неслышно охватят её, как охватили папу и маму, и превратят в несгорающий сосуд Пламени.

Что-то чёрное шевельнулось под стулом на белой соседской веранде. Это была старая кошка Михи. Она пережила пожар и вечерами бродила по городу, осиротевшая и полная спокойствия, непостижимого кошачьего достоинства, янтарных глаз. Эти глаза сверкнули в тени, как живые уютные свечи. Кошка сумела не отдать себя Пламени. Она беззвучно открыла рот с маленькими клыками, взмахнула хвостом и отступила в тень.

Ника позвала Ночь.

И Ночь пришла. Она была суха и холодна. Она надвинулась враз, будто пепел и чёрный песок, и погребла под собой выхолощенный остов города. Всё тонуло во тьме, гасло, стыло. Мерцающие оболочки предметов стремительно теряли свою огненную начинку и наполнялись духом ночи. Ника глубоко вздохнула, чтобы отпить настоящего ночного воздуха, вобрать в себя животворящие потоки прохладных чёрных частиц. Ночь подхватила её, как морская волна, погасила всю жажду и страх, вынесла на свежий берег и покатилась дальше. Не стало видно ни зги. И в этой свежести, в темноте Ника услыхала шаги.