Terry Pratchett - Безумная звезда (пер. И. Кравцова под ред. А. Жикаренцева)

– Иконограф, – повторил Двацветок. – Я должен сделать картинку этого!

– Неужели ты не можешь просто запомнить? – не глядя на него, осведомилась Бетан.

– Я могу забыть.

– А я никогда не забуду, – сказала она. – Это самое прекрасное зрелище, которое я когда-либо видела.

– Да, гораздо лучше, чем голуби и биллиардные шары, – подтвердил Коэн. – Твоя взяла, Ринсвинд. В чем фокус?

– Не знаю, – ответил тот.

– Звезда уменьшается, – заметила Бетан.

До слуха Ринсвинда смутно доносились звуки спора Двацветка и чертика, который жил в коробке и делал картинки. Это был технический спор о глубине изображения и о том, хватит ли у беса красной краски.

Следует отметить, что в настоящий момент Великий А'Туин чувствовал себя очень довольным и счастливым, а такие чувства, заполняя мозг размером с несколько крупных городов, не могут не излучаться наружу. Таким образом, большинство обитателей Диска пребывали сейчас в состоянии духа, достигаемом после целой жизни, посвященной упорной медитации, или после тридцати секунд курения запрещенной законом травки.

«Вот вам и старина Двацветок, – думал Ринсвинд. – Не то чтобы он не ценил красоту, просто он ценит ее по-своему. Если поэт, увидев нарцисс, сначала долго на него смотрит, а потом пишет длинную поэму, то Двацветок бросается искать книжку по ботанике. И наступает на нарцисс. Правильно Коэн сказал. Двацветок смотрит на вещи, но под его взглядом все меняется. Включая меня самого, насколько я подозреваю».

В небе поднялось собственное солнышко Диска. Звезда уже уменьшилась в размерах и не могла соперничать с ним. Добрый надежный свет Плоского мира разливался по восхищенному пейзажу, словно море золота.

Или, как обычно утверждают более достойные доверия наблюдатели, словно золотистый сироп.

Конец получился эффектный, но в жизни все устроено иначе, поэтому должно произойти кое-что еще.

Взять, к примеру, Октаво.

В тот момент когда его накрыл солнечный свет, гримуар захлопнулся и начал падать обратно на башню. И многие из наблюдателей вдруг осознали, что на них летит самая магическая штуковина на Диске.

Чувство блаженства и братской любви испарилось вместе с утренней росой. Ринсвинд и Двацветок были отброшены в сторону ринувшейся вперед толпой – люди толкались и пытались взобраться друг другу на плечи, протягивая к небу руки.

Октаво приземлился прямо в центре орущей толпы. И что-то хлопнуло. Это был решительный хлопок, хлопок, исходящий от крышки, которая в ближайшее время не собирается открываться вновь.

Ринсвинд посмотрел между чьих-то ног на Двацветка.

– Знаешь, что будет дальше? – ухмыляясь, спросил он.

– Что?

– Думаю, когда ты откроешь Сундук, там не окажется ничего, кроме твоего белья.

– О боги.

– Мне кажется, Октаво может сам позаботиться о себе. По правде говоря, Сундук – самое подходящее для него место.

– Наверное. Иногда у меня возникает такое чувство, будто Сундук все-все понимает.

– Я догадываюсь, что ты имеешь в виду.

Они подползли к краю клубящейся толпы, поднялись на ноги, отряхнулись от пыли и направились к лестнице. Их уход никто даже не заметил.

– Что там сейчас делается? – спросил Двацветок, попробовав заглянуть через людские головы.

– Похоже, они пытаются поднять крышку при помощи рычага, – ответил Ринсвинд.

Они услышали короткий хлопок и вопль.

– По-моему, Сундук просто млеет от такого внимания, – заметил Двацветок, когда они начали осторожно спускаться по лестнице.

– Да, наверное, ему стоит почаще выходить из дома и встречаться с людьми, – кивнул Ринсвинд. – А я покамест пойду хлопну пару стаканчиков.

– Прекрасная идея, – одобрил Двацветок. – Я бы тоже чего-нибудь выпил.

Когда Двацветок проснулся, время близилось к полудню. Он никак не мог вспомнить, почему он спит на сеновале и почему на него наброшена чья-то чужая мантия, но проснулся он с одной идеей, занимающей все его мысли.

Ему показалось жизненно важным сообщить о ней Ринсвинду.

Скатившись с сена, он приземлился на Сундук.

– А, ты здесь? Надеюсь, тебе стыдно за себя.

Сундук изобразил полное недоумение.

– Ладно, я хочу причесаться. Открывайся, – приказал Двацветок.

Сундук услужливо откинул крышку. Двацветок порылся среди мешочков-коробочек и, найдя наконец гребень и зеркало, частично поправил урон, полученный за минувшую ночь.

– Полагаю, ты не соизволишь рассказать мне, что ты сделал с Октаво? – пристально посмотрел он на Сундук, закончив прихорашиваться.