Александр Лоскутов - Высшая ценность

Дом был самый обычный. Банальная кирпичная трех-этажка, практически ничем не отличающаяся от своих соседей. Те же унылые стены, облупившаяся штукатурка, пустые глазницы окон. На карте было отмечено, что когда-то здесь располагался офис какой-то административной службы. Но сейчас, конечно, это уже не имело никакого значения.

Что мне делать тогда, когда придут бедствия? Вот, голод и язва, и скорбь, и теснота посланы как бичи для исправления: но при всем этом люди не обратятся от беззаконий своих и о бичах не всегда будут помнить. Вот, на земле будет дешевизна во всем, и подумают, что настал мир: но тогда-то и постигнут землю бедствия: меч, голод и великое смятение. От голода погибнут очень многие жители земли, а прочие, которые перенесут голод, падут от меча. И трупы, как навоз, будут выбрасываемы, и некому будет оплакивать их, ибо земля опустеет, и города ея будут разрушены. Не останется никого, кто возделывал бы землю и сеял на ней. Дерева дадут плоды, — и кто будет собирать их? Виноград созреет, — и кто будет топтать его? Ибо повсюду будет великое запустение. Трудно будет человеку увидеть человека или услышать голос его, ибо из жителей города останется не более десяти и из поселян — человека два, которые скроются в густых рощах и расселинах скал. Как в масличном саду остаются иногда на деревах три или четыре маслины, или в винограднике обобранном недосмотрят несколько гроздьев те, которые внимательно обирают виноград, — так в те дни останутся трое или четверо при обыске домов их с мечом. Земля останется в запустении: поля ее заглохнут, дороги ее и все тропинки ее зарастут терном, потому что некому будет ходить по ним. Плакать будут девицы, не имея женихов: плакать будут жены, не имея мужей: плакать будут дочери их, не имея помощи. Женихов их убьют на войне, и мужья их погибнут от голода. Слушайте это и вразумляетесь, рабы Господни! Это — слово Господа: внимайте ему…

Дом, как, впрочем, и большинство зданий в этом районе, был заброшен. И уже давно.

По привычке проверив, хорошо ли вынимается из ножен меч, я обошел застрявший на растрескавшемся тротуаре ржавый автомобиль неизвестной мне марки и ступил на порог. Распахнутая пинком дверь грохнула о стену. После мертвой тишины испуганно метнувшееся по темным коридорам эхо казалось оглушительным, как ружейный выстрел. Откуда-то сверху посыпалась пыль.

Ну вот. Теперь о моем появлении знает каждая собака в округе…

Ну и пусть знает. Тем интереснее.

Изнутри здание выглядело еще хуже, чем снаружи. Если внешние стены источил дождь и ветер, то внутри похозяйничала сила куда более могучая, беспощадная и разрушительная. Мародеры. Искатели чужого богатства. Когда-то в этих местах их было довольно много. Потом, когда шарить по опустевшим домам стало небезопасно, — меньше. Более умные утихомирились. Остальные повымерли.

В холле было пусто и тихо. На грязном полу во множестве разбросаны смятые, истоптанные бумаги. Перевернутый стол соседствовал с безжалостно изрубленным шкафом, непонятно кому помешавшим. Потолок был основательно закопчен. Лет пять назад — не столь давно, если подумать, — здесь что-то жгли. Наверное, все те же бумаги. Удивительно, как еще весь дом не спалили. Впрочем, мне-то какая разница? Спалили бы, так спалили. Не мое дело.

Оставив разоренную прихожую позади, я медленно поднялся на второй этаж. Обшарпанная деревянная лестница протяжно стонала под ногами.

Коридор. Длинный и совершенно пустой. Даже мусора почти нет. Двери, двери, двери. Когда-то за ними скрывались рабочие кабинеты, столы и кресла, из которых важные надутые чиновники-бюрократы свысока поглядывали на явившихся к ним просителей. Давно уже нет ни тех чиновников, ни просителей. А кабинеты остались. Заваленные всевозможным хламом, с разбитыми окнами и стенами, покрытыми грязными потеками.

Проходя мимо, я осторожно толкал каждую дверь и заглядывал внутрь.

Ничего. Вообще ничего, кроме повсеместно внушающего уныние бесполезного мусора. И никаких следов. Ни человеческих, ни чьих-либо еще. Ничего.

Сколько мне еще придется шататься по округе, если и здесь я ничего не найду? День? Два? Три? Или целую неделю? Этот район, пустой и заброшенный, мне не нравился. Но тем не менее я практически безвылазно проторчал в нем уже два дня, методично обыскивая один дом за другим и изображая из себя ходячую приманку. И все потому, что где-то на этих пустынных улицах только за последние две недели бесследно исчезли сразу трое наших. Прямо посреди божьего дня.