Юлия Галанина - Охотники за магией

То ли обнародовать самые опасные заклинания, чтобы свести к минимуму риск от их случайного обнаружения, — то ли наоборот, ни в коем случае не обнародовать, чтобы свести к минимуму риск от их повсеместного употребления?

Обо всём об этом спорили до хрипоты и взаимных оскорблений, выраженных в безупречно вежливой форме, но пока все сходились во мнении, что первым делом надо проверить на заклинания учебники и детские сказки…

В срочном порядке их перечитали и опасных заклинаний, к счастью, не нашли.

Я и магия почти не пересекались.

И за исключением того, что приходилось переписывать уйму карточек, приобретая неизбежную мозоль на среднем пальце, все это меня как-то мало касалось.

Да и магия дошла к нам позже, чем к северным городам, — похоже, она расходилась волнами с севера на юг, как круги на воде от брошенного камня.

Поначалу мы, студенты, конечно, развлекались тем, что собирались где-нибудь и перечитывали вслух книги, какие у кого были в домашних библиотеках, потешаясь над страхом обывателей.

Но то ли Сестра-Хозяйка нас хранила, то ли древние маги были не дураки, — заклинания не находились.

Неимоверными усилиями наш курс нарыл за всё это время аж три настоящих заклинания.

Мне больше всего понравилось то, от которого хлебные крошки на столе превращались в ярких бабочек и улетали в сад.

Это заклинание я употребляла по три раза в день, чтобы не сметать со стола, пока папа не отругал меня, потому что гусеницы, которые появлялись из яичек, отложенных прелестными бабочками, обгрызли наш сад на корню. Мало того, папа заставил меня собирать гусениц. Голыми руками!

Первое заклинание было красивым, но с последствиями, второе же оказалось вообще придурковатым: оно делало кислые лимоны не такими кислыми.

Ладно бы они становились сладкими, так ведь нет, они просто делались несъедобными, совершенно пресными, как кабачки!

А за третье заклинание курс неожиданно получил коллективный выговор от декана, хотя нашей вины ни на мизинец не было.

На Дне Посвящения Новичков старшие курсы всячески издевались над первокурсниками, как и положено. Гоняли их по университетским подземельям, пугая в тёмных углах, заманивая в непроходимые коридоры, заставляя там есть стручки жгучего перца и запивать их молоком, смешанным со слезой Медбрата (который, как всякому известно, плачет девяностоградусными слезами тщательной перегонки).

Наш участок был самым светлым и безобидным.

Мы же сами не так давно подвергались всему этому, в слезах глотали перец и визжали от ужаса, когда в тёмном коридоре падало сверху что-то склизкое и холодное, и повисало на ушах (охлажденная сердцевина дынь и тыкв, например).

На втором курсе мы злобствовали, отыгрываясь на новеньких, а вот к третьему курсу поостыли, жалея испытуемых. К четвертому курсу позабыли, как это было у нас на первом, и снова развернулись со всей извращённой фантазией и мрачным юмором.

Ну вот, в тот год мы были третьекурсниками и на Дне Посвящения Новичков лишь задавали невинные вопросы, заставляя первокурсников бледнеть и давиться словами.

А в конце пытки, когда они уж не чаяли от нас отвязаться, мы вытолкнули вперёд моего одногруппника Штиля, того самого, что тоже участвовал в Боевом Сопротивлении, одетого и загримированного под декана.

Он развернул мятую бумаженцию и начал читать заготовленное напутствие новичкам. И почему накануне его никто вслух не прочёл? Видимо, писалось оно в спешке, и Штилю было не до полировки текста.

На заключительных словах речи фальшивого декана первый курс в полном составе покрылся рогами.

Первокурсники решили, что так и положено.

Преподаватели же, почему-то, нового заклинания не оценили.

И главное, шуму было куда больше, чем последствий: рога легко отламывались, без всякого вреда для владельца. Материал, из которого они состояли, напоминал обыкновенную морковь, только пожестче.

Нам влепили строгий выговор, каждому — персонально.

Наверное, декан обиделся, что Штиль изображал его, а не, к примеру, зам. декана или куратора курса.

Недельку после посвящения все поголовно ходили рогатыми, заклиная друг друга по пятьдесят раз в день. Эти рога мы отламывали и вешали в аудиториях над кафедрами, украшая так портреты наиболее известных университетских деятелей.

А Штиль решил не обламывать рога, которые ему назаклинали. К концу дня голова его смотрелась странно, словно волосы слиплись в пучки и стали дыбом. Когда рога покрыли всю волосистую поверхность головы, их появление прекратилось, заклинай не заклинай. Штиль сиял.