Генри Олди - Приют героев

— Позвольте засвидетельствовать вам свое уважение, ваша светлость, — вмешался Тэрц. — Чрезвычайно разумное решение. И безукоризненное с точки зрения соответствия букве закона. Как лицо частное, вы, конечно… но, с другой стороны, как высокопоставленный сотрудник Бдительного Приказа, имеете полное право… В интересах следствия и сохранности имущества…

Болтовню стряпчего Конрад пропустил мимо ушей, мало-помалу начиная привыкать. Удивило другое: пару минут крючок ухитрялся хранить молчание.

— Лишь об одном осмелюсь просить вашу светлость…

— Да? — барон слегка приподнял левую бровь.

— Ежели другие постояльцы объявятся, вы им не рассказывайте лишнего, хорошо? — Трепчик просительно заглянул в лицо барону снизу вверх, чем надолго снискал расположение Конрада. — Отвадите народ, а я и так потерпел убытки сверх всякой меры…

— Неужели вы думаете, сударь, что я стану с первым встречным обсуждать вопросы, касающиеся моих прямых служебных обязанностей? Вопросы, могущие нарушить тайну следствия?

От тона обер-квизитора Трепчика явственно мороз продрал по коже. Хозяин даже не успел сообразить, что ответ, в сущности, полностью соответствует его чаяниям. К счастью, как раз в этот момент у входа послышался шум. Дверь распахнулась, и в холл сломя голову влетел благообразный старичок, едва не упав. В последний миг он чудом успел схватиться за край конторки и лишь потому удержался на ногах. Шляпа и старомодный парик с «львиными» локонами свалились на пол, и старичок мигом наступил на них башмаками, довольно-таки грязными.

Более всего визитер напоминал профессора из университета в провинции. Румяный и кругленький, как наливное яблочко; клинышек седой бородки, лицо гладкое, почти без морщин. Зауженный кафтан-жюстокор украшен на плечах пучками лент и подпоясан широким шарфом с бахромой. Верхние стеганые штаны, панталоны с бантиками в два ряда. Старомодный франт в летах, приехал в столицу потратить на удовольствия некоторую сумму — без лишнего шика, но и не очень стесняясь в средствах.

— Э-э… прошу прощения, господа. Моя проклятая неуклюжесть… У вас слишком высокие порожки, господа. Скажите, это ли гостиница «Приют… м-м… героев»? Кажется, героев, если я ничего не путаю. Понимаете, я забыл взглянуть на вывеску…

Ясное дело. По приезду услышал об экстравагантной гостинице и решил ближе ознакомиться с достопримечательностью. Вернется, станет хвастаться соседям.

— Вы совершенно правы, сударь! — раскланялся Трепчик, излучая радушие.

— Благодарю, голубчик! Вы хозяин?

— О да!

— Могу ли я снять у вас номер?

— Разумеется! Правда, на белой половине у нас ремонт… Спешу заверить, сударь: апартаменты черной половины отличаются исключительно цветом! Удобства везде самые замечательные… Вот господин барон может подтвердить, он здесь досмотр проводил… в смысле, осмотр…

Старичок отмахнулся, сбив чернильницу с конторки.

— С моим зрением мне абсолютно все равно: черные, белые… О-о, мой парик!.. моя шляпа… у вас слишком едкие чернила, голубчик!.. Ну ничего, позже вычищу…

Вернув письменный прибор обратно на конторку и по дороге забрызгав край баронского плаща — «О-о… ради Вечного Странника, простите!.. у вас слишком длинный плащ, мой великодушный сударь…» — гость принялся записываться в книге. Рядом суетился хозяин, готовый простить случайному клиенту, первой ласточке Трепчиковой весны, сотню опрокинутых чернильниц.

Конрад проникся к старичку легкой завистью: ему самому отельер радовался не так искренне. По квизиторской привычке он заглянул неуклюжему гостю через плечо: «Ага, ничуть не профессор… Эрнест Ривердейл, граф Ле Бреттэн… срок проживания — по усмотрению…»

Овал Небес!

— Простите, ваше сиятельство… Вы случайно не родственник квестору Джеймсу Ривердейлу?

— Э-э… великодушно прошу… А почему, собственно, вас это интересует, сударь?

— Разрешите представиться, граф. Барон фон Шмуц, к вашим услугам.

Близорукие глазки старичка моргнули.

— Ага, вот, значит, как… Это все меняет… Вы — отец квестора Германа, полагаю?

— Нет.

— Неужели? Я был уверен…

— Я не отец Германа. Я его дядя.

— Ах, барон! Ну конечно же… А я — дедушка Джеймса. Он так и сказал — «дедушка».

Дворянство Ривердейлы получили давно, еще при Пипине Саженном.

Семейная легенда гласит, что великий император, наголову разбитый ордой Элбыхэ-нойона в первом сражении при Шпреккольде, бежал в Бирнамский лес, опасный для случайных путников и вдвойне опасный — для особ королевского звания. Но случилось чудо. Деревья Бирнама, с древних времен непримиримые к венценосцам, на этот раз воспылали гневом к горстке телохранителей императора, превратив их в лакомые удобрения, — а он сам, раненный и обессилевший от скитаний, в конце концов обрел пристанище в хижине дровосека. Там его и нашли трое вольных стрелков-мародеров, возжелав отобрать у павшего величия одежду и драгоценности, а самого Пипина живым предать в руки злобного Элбыхэ для триумфальных пыток. Дровосек вначале колебался между священным долгом гостеприимства и долей в имуществе гостя, предложенной ему мародерами, но итог колебаниям отца подвел сын — девятилетний Марчин. Дитя схватило родительский топор, заслонило тоскующего императора и громко возвестило: