Виктор Некрас - Ржавые листья

— Буди, — согласилась Горлинка устало. — Можешь её сказать, что для меня.

— Сделаю, боярышня, — холоп подхватился с лавки.

— И перестань меня боярить, — устало велела девушка. — Отец не боярин, он гридень. А мы — гридичи.

— А ты — гридична, — согласился холоп. — Вот и брат твой, Горлинка Военеговна, так же говорил, когда плетью хлестал. А только боярышня звучит-то лучше. Скажешь — душа радуется. Велеречиво и весомо…

— Это ты говоришь больно велеречиво, — отмахнулась Горлинка. — Нам чужой славы да величия не надобно, своего вдосталь… Постой! Когда это тебя Некрас плетью хлестал?

— Да в тот день, как вся эта каша заварилась, — холоп опустил глаза. — Я тут задремал в сторожке, а он, видно, не в духе был, ну и… Грозил жидам продать, коль ещё такое повторится.

Горлинка невольно испытала стыд за брата и пробурчала, утупя взгляд:

— Ладно, ступай, ждать буду…

Зоряне не спалось. Тишина давила не хуже шума, не давала заснуть. Хотя перед глазами уже всё плыло, но что-то заставляло бодриться.

Холодно ей не было — уходя, Горлинка накрыла её тёплым плащом. Невесть отколь и взяла, неуж здесь в избушке отыскала?

Вдруг невесть отколь пришло ясное осознание своего зряшнего ожидания здесь. И ещё одно неясное чувство…

Чувство бесследной и безвозвратной утраты.

И тоска по Волчару.

Кто иной бы сказал — дурь, мол. Блажь девичья.

Но Зоряна была дочкой чародея и привыкла доверять предчувствиям. Она знала — ничего в мире не бывает просто так.

Волчар не вернётся.

Эта простая и ясная мысль пришла ей в голову вмиг. Зоряна ни на миг не предположила, что её ладу убьют. Кишка тонка. Да и не чуяла она ничего подобного. Он просто не вернётся. Мало ли…

Девушка решительно встала и протянула руку к оставленному Горлинкой тёплому плащу.

Летко исчез в темноте, а Зоряна бесшумно поднялась — раздумала она ждать холопа.

Доски гульбища чуть скрипнули под ногами — не настолько всё ж, чтоб кого-нито в доме всполошить.

Окна в доме были ещё освещены — мать всегда вечеровала подолгу. Горлинка подкралась к окну, замерла на миг. Рама была опущена, сквозь слюду мало что разглядишь. А вот услышать можно.

— А князь — что?

— Да что князь, — досадливо возразил голос. — Ни мычит, ни телится. Поднял бы рати да двинул к Овручу… места бы живого не оставили от новой столицы древлянской. Ишь, наследнички Маловы…

— Нельзя, — отверг третий. — А межу без охраны оставить…

— Тьфу, дожили, — с немалым презрением бросил первый. — Что от Руси осталось-то? Древляне, того и гляди, отвергнутся; радимичей ратью примучивать надо; от вятичей ни слуху, ни духу; дрягва только на словах послушна; кривичи мечи точат, не иначе. Власть княжья только в Киеве, Новгороде, Полоцке да вдоль рек. От берега отойди вёрст на полсотни — про киевских князей даже слыхом не слыхали! Даже рать ни против кого не двинешь — с межи никоторой рати не снять! Так ли при Святославе Игориче было?!

— Да-а, — вздохнул третий. — При Святославе-князе имя русское гремело от Дуная до Волги…

Зоряна вслушивалась, невесть для чего стараясь узнать голоса, кои казались ей в чём-то знакомыми, но не смогла. Да и плоховато было слышно через окно.

— Чего это вы тут расселись?! — грянул возмущённый голос матери, Забавы Сбыславовны. — Свечи-то чай, не ваши! Сумерничают они! Спать давно пора!

А вот это уже слышно хорошо!

Кмети забурчали что-то невнятное, потом первый сказал, явно низя взор — Горлинка ясно это представила:

— Чего так грубо с гостями-то, хозяйка?

— Ишь, гости выискались! — от материнского возмущения в оконнице задребезжал кусок слюды. — Я вас к столу не приглашала! И в терем тож не звала! Припёрлись, не званы, не жданы, да ещё и говори с ними ласково!

Горлинка весело ухмыльнулась, вновь представляя, как великокняжьи кмети ходят перед матерью по одной половичке. А перед Нечаевной, небось, и вовсе навытяжку стоят, по струнке, — подумала она злорадно, осторожно спускаясь с гульбища во двор.

Серко уже вновь крутился вокруг неё, виляя хвостом и поскуливая — соскучился.

— Тише, Серко, тише, — дочка воеводы положила руку псу на загривок. — Не шуми, пёсик. Не надо шуметь…

От терема к ней уже бежал Летко с объёмистым мешком.

Горлинка подошла к землянке, когда уже светало. Край солнца окрасил в нежно-розовый цвет верхушки берёз, а в кустах уже подавали голоса птицы. Соловей умолк, зато тонко запела зорянка, за ней подхватил трубач.

Горлинка шла не таясь, даже нарочито шумя, чтобы Зоряна поняла — идёт кто-то свой. Стукнула кулаком в дверь, прежде, чем отворить. Отворила. И замерла на пороге, а потом потерянно опустилась на ступени всхода.