Это было их последнее свидание. Говард написал Лавкрафту, что он «возобновил прежнюю любовную связь и опять разорвал ее». В конце школьного семестра, той же весной, Новэлин уехала в университет штата Луизиана, где начала занятия, чтобы получить степень магистра.
* * *
Говард радовался, когда ему изредка предоставлялся шанс отдохнуть от обязанностей сиделки. 19 июня 1935 года он вместе с Труэттом Винсоном отправился в пятидневное путешествие в Нью-Мексико. Они поехали через Карлсбад и Росуэлл по направлению к Линкольну, крошечной деревушке, находившейся недалеко от резервации апачей Мескальеро, которая в конце 1870-х годов была очагом кровавой резни в графстве Линкольн, устроенной «Малышом» Биллом. Говард и Винсон сфотографировались на фоне старого деревянного здания суда и тюрьмы, откуда сбежал Малыш Билл, убив при этом двух человек. Зная, что в Линкольне погибло много людей, Говард позднее написал:
«Я нигде не испытывал такого всепроникающего ужаса, как при посещении Линкольна. Если на этом полушарии есть заколдованное место, то он находится именно здесь. Я чувствовал, что, если я провел бы там хоть одну ночь, видение кровавых событий преследовали бы меня во сне».
Когда друзья ехали в Санта-Фе через Альбукерк, раздражение Говарда вызывали толпы туристов, особенно те из них, которые были одеты «в британском стиле», то есть в «шлемы от солнца, трикотажные рубашки с короткими рукавами и штаны до колена». В то время только начинали носить спортивные рубашки с короткими рукавами, сделанные по образцу рубашек поло, а шорты еще два десятка лет не считались исключительно одеждой американцев. Говард также писал об испанцах, которых в Нью-Мексико было великое множество: …или, как их здесь называют, испано-американцы. Ты или я в соответствии с их представлениями назывались бы англо-американцами. Испано-американцы, черт побери! Мексиканец всегда будет для меня мексиканцем, где бы я его ни встретил-.
Он обнаружил, что мексиканцы в Нью-Мексико гораздо лучше образованны и живут в более приличных условиях, чем мексиканцы из Оклахомы или Техаса, но добавлял: «Признаюсь, мне казалось немного странным, что отношение к мексиканцам здесь такое же, как к белым…» Несмотря на подобный шовинизм, Говард соглашался позднее с Лавкрафтом, что население Нью-Мексико в конце концов станет однородным.
Вместе с Винсоном Роберт посетил музей искусств и старый дворец губернатора в Санта-Фе. В музее он увидел картину «Стоик», которая произвела на него чрезвычайное впечатление, и с рассеянным интересом осмотрел археологическую выставку предметов утвари индейцев пуэбло. Позже он написал Лавкрафту:
«Мы остановились в Санта-Фе всего на одну ночь. Я очень хотел бы побыть там подольше… Но Винсон горел желанием вернуться домой, по какой причине — он так и не сказал, но для него это было, видимо, так важно, что я не стал настаивать».
Винсону не терпелось попасть домой, потому что Боб оказался «ужасным водителем и самым худшим из соседей по комнате». В номерах для туристов в те времена ставили лишь одну двуспальную кровать, и часто там не было даже туалета. Когда приходилось ночевать в таких переполненных гостиницах, Винсону постоянно мешали возня и беспрерывное бормотание Роберта. Поэтому Говард и Винсон отправились домой через Эль-Пасо, где посмотрели несколько фильмов, одним из которых был «Доносчик», и переночевали. На следующий день они добрались до Браунвуда, Говард высадил Винсона и поехал домой, проведя за рулем шестнадцать часов. За один день он проехал 570 миль.
В январе 1936 года Говарду представилась еще одна возможность кратковременного отдыха. Он поехал в Браунвуд и пригласил Смита и Винсона выпить с ним по стаканчику. Как и раньше, в его воображении этот вечер превратился в истинную оргию. Он написал об этой встрече своему другу по переписке Огасту Дерлету:
«Один из них — гигант весом около 220 фунтов — устроил настоящий кутеж. Он попытался завязать стрельбу, а виски, смешанное с запахом порохового дыма и хлопьями свинца, — сочетание, отнюдь не подходящее для джентльмена… Помню, как мы схватились с ним врукопашную, и я до сих пор прихрамываю на одно колено, потому что, когда мы покатились по полу, я сильно расшиб ногу».
В течение зимы 1935–1936 года у Роберта Говарда появились странные причуды. Он отрастил длинные, свисающие как у моржа, черные усы. Новэлин не раз говорила, что ей нравятся небольшие, аккуратно подстриженные усы, и была уверена, что Боб носил это косматое украшение исключительно для того, чтобы позлить ее. После их последней встречи он сбрил усы.
Читать дальше