Мария Беляева - Полуночные миры

Опустив голову, она выдавила:

— Да, нужно идти.

— Я тебя отвезу. Моя машина…

— Не надо, я дойду, — проговорила Ника, расправляя на плече ремень насквозь промокшей сумки.

— Может, всё-таки… — с надеждой начал Мэйз, но Ника лишь покачала головой.

— Ладно, — нехотя согласился он, сжимая кулаки ещё сильнее. Девушка зашлёпала прочь по пепельно-серым лужам. Мэйз видел, как сквозь пропитавшуюся влагой насквозь куртку прорисовываются крылья. Он рывком засунул руки в карманы, чувствуя, что на ладонях отпечатались следы ногтей. И всё смотрел ей вслед, пока, словно на несмелом эскизе, крылья не стали едва заметными вдали мазками, а шаги не были затушёваны размеренным шуршанием дождя.

Звукочувствительные световые полосы по периметру потолка отреагировали, загоревшись тусклым синим светом. Он, густой, как желе, вытек на усеянные листками стены. Огромные полотна холстов и полупрозрачные хрусткие наброски с сухими загнутыми краями. Облупившаяся кора дерева… Или кожа прокажённого, чьи струпья пугают до дрожи, но отвернуться сил не хватает?

Ника замерла, пустым взглядом пробегая по чёрным линиям фигур и лиц. Они корчились в агонии, и штрихи превращались в безымянную гротесковую гримасу.

Бумажный хруст. Цветные кнопки сыплются на пол. Шелест обрывков, ложащихся на пол грудой бездомных образов — теперь уже не способных отразить ничего, — ни восхищения, ни мерзости. Лишь один лист и пара штрихов теперь имеют значение.

На картину последних мгновений жизни, прикреплённую к мольберту, выплеснулась чёрная краска. Смоляные потоки укрыли механические прожилки сердца и безумную морщинистую улыбку. Ника остановилась, переводя дыхание. Весь мир теперь казался разорванным, состоящим из бессмысленных кусочков головоломки, у которой изначально не было решения. Девушке казалось, что она впервые осознала абсурдную суету попыток собрать воедино абстрактный эскиз души, выброшенный шизофреничным художником за ненадобностью.

Ника выдернула из-под кровати чёрный полотняный рюкзак и начала бросать в него всё, что попадалось под руку. В лёгкие забивался обычно неприметный запах дроблёного грифеля из карандашного принтера, развалившегося на краю стола. Огрызки карандашей торчали из раскрытого брюха, словно инструменты из разобранного механизма — такого же бесполезного, как и электронное обрамление насквозь прогнившего мироздания. Ника подумала, что если присмотреться, то во всём можно найти дань моде — экологичный принтер, очищающий воздух… или вездесущее телевидение, заселившее экраны псевдоочищением от грехов в виде подсевшего на голограммы священника… или… Она застегнула рюкзак.

Направляясь к выходу, девушка коснулась холста. Вязкая масса подсыхающей краски потянулась за пальцами. Что-то внутри шевельнулось. Ника запрятала пробудившуюся мысль, надеясь, что та никогда не вернётся. Или что к моменту возвращения ей, Нике, будет всё равно.

Стараясь не глядеть на телефон, небрежно брошенный на тумбу, она выскользнула из дома. Пёс вскочил с дорожки, выжидающе глядя на хозяйку. С усмешкой вспомнив о том, что мозг ничего не теряет, пряча всё в подсознание, как в пыльный чулан, девушка набрала код на замке велосипеда, прикрученного к парапету. Сосед-подросток, должно быть, сильно разозлится, когда поймёт, что ему придётся заказывать новый велик. А за складную углеводородную раму он выложит лишнюю пару сотен.

Не оборачиваясь, девушка выкатила велосипед на тропинку, прорезанную по склону холма. И только в этот момент поняла, что больше не ощущает запаха графита и цинковых красок…

Свобода!

Редкие листья трескались, хрустели под безосевыми колёсами велосипеда. Эстетичный минимализм второго сектора, сменившись грубоватыми чертами архитектуры начала века, распался на потерянные во времени каменные глыбы внесекторного квартала.

Вглядываясь в темноту, Ника угадывала очертания контрольного пункта, усеянного зелёными светоотражателями.

Светодиодные лампы на руле велосипеда лениво сбрасывали полосы света на покрывающуюся плёнкой льда землю. Девушка остановилась у обочины, только сейчас заметив, что не застегнула куртку. До девяти оставалось всего пятнадцать минут. Двенадцать минут до режима ограниченного доступа. Если за двенадцать минут не покинуть сектор, его вообще не покинуть до утра. Ника накинула капюшон. Окликнув собаку, медленно поехала на шипение генераторов.