Кейт Якоби - Возвращение изгнанника

Итак, почему Тирон вдруг прислал посла? Почему Селар пытается произвести на Ожье впечатление этой фальшивой картиной счастливой, дружной семейной жизни? Что он делает? И поверит ли Ожье?

Вокруг Розалинды продолжалась беседа, но она не могла сосредоточиться на разговоре. Королева безжизненно сидела в кресле, от прикосновения Селара у нее по коже бежали мурашки. Больше, чем раньше, она чувствовала необходимость найти способ передать то, что услышала.

Голос короля ворвался в ее мысли. Она повернулась и посмотрела на него. Голубые глаза Селара сверкали, он оживленно жестикулировал. Синяя мантия оттеняла длинные, по моде, светлые волосы, борода была аккуратно подстрижена. Самый высокий мужчина в зале, Селар властвовал и в разговоре — он любил господствовать во всем. Его жажда власти уступала лишь его решимости этой власти достичь.

— Итак, милорд, не знаете ли вы чего-нибудь нового о тех нападениях? — Селар в насмешливом приветствии поднял чашу с вином, поданную ему Пейном. — Надо признаться, я был поражен, узнав, что среди разбойников был майеннский сержант. Какая жалость, что он погиб вместе со всей бандой. Я надеялся что-нибудь узнать от него.

Темные глаза посланника сверкнули, но он не замедлил с ответом:

— Я не знаю ничего конкретного, сир. Его имя нам неизвестно, а потому мы ничего не можем сказать о том, из какой он части. Полагаю, речь идет всего лишь о дезертире, который надеялся на добычу благодаря набегам на ваши земли. Уверяю вас, мой король сделает все от него зависящее, чтобы рассеять это печальное недоразумение.

— Так, значит, я не должен верить тем слухам, что доходят до меня?

— Слухам, сир?

Селар сделал глоток вина.

— Говорят, набеги — дело рук вашего короля. Ожье в замешательстве покачал головой.

— С какой стати, сир?

— Чтобы устроить беспорядки в моем королевстве, как это было во время Смуты пятнадцать лет назад. Именно распри и беспорядки позволили мне когда-то захватить Люсару. Возможно, Тирон хочет повторить тот же трюк со мной?

Лицо посланника окаменело, он холодно поклонился Селару:

— Мой король не претендует на ваш трон, сир. Цель моей миссии, как я уже говорил, в первую очередь — устранить непонимание между нашими странами. Таково желание Тирона вот уже несколько лет, но только сейчас ваше величество позволило нанести подобный визит. Уверяю вас, мой король хочет мира между нами.

— Похвальное желание, — отрывисто кивнул Селар, но затем смягчил свои слова улыбкой. — Поэтому-то я и согласился удовлетворить просьбу Тирона принять посольство. Мы будем рады, если вы проведете у нас зиму. А весной вы сможете вернуться к Тирону и заверить его, что и мы хотим мира.

— Мудрость вашего величества достойна самых высоких похвал… Третий раз за день Розалинда утратила дар речи: все ее мысли были полны яростного отрицания. Не может быть! Наверное, она ослышалась, что-то упустила из беседы Селара и герцога. Неужели он действительно предложил Ожье — шпиону своего брата — перезимовать в стенах Марсэя? Что на него нашло? И не было ли все это как-то связано с тем, что она случайно услышала? Почему даже…

О боги!

Селар в самом деле решился на такое! После тринадцати лет он наконец решил действовать. Должно быть, он сошел с ума!

Его нужно остановить.

Взяв себя в руки, Розалинда повернулась к придворным и стала внимательно слушать. Нужно найти кого-нибудь, с кем она сможет поговорить, кто в состоянии что-либо сделать.

Затаив в глубине души измену, королева только надеялась, что ее мужество имеет не менее глубокие корни, чем ее страх.

Последние молящиеся покидали зал, в часовне Гильдии воцарилась тишина. Оставшись в одиночестве, Осберт не сводил глаз с витража южного нефа; солнце, выглянувшее впервые за эту неделю, расцвечивало стекло. Прозрачная мозаика изображала житие святого Варфоломея, его заботу о сирых и убогих. Сам святой мало интересовал Осберта, но искусство, более столетия назад сотворившее эту красоту, оставалось бессмертным памятником ремесленникам Гильдии. Улыбаясь, Осберт повернулся к священнослужителю, убиравшему за алтарь последние сосуды, использовавшиеся во время церемонии.

Дьякон Годфри был одним из немногих священников, которых Осберт уважал. Благодаря своей незаурядности и редкому трудолюбию к тридцати годам Годфри добился завидных успехов в духовной карьере. Его острый трезвый ум, как и его проницательность, были широко известны. Он служил церкви с преданностью, какую теперь не часто удавалось встретить; его высокую стройную фигуру нередко можно было видеть рядом с престарелым епископом Даунхоллом. Однако при всем своем восхищении священником Осберту никак не удавалось узнать Годфри поближе. Как и многие церковники в последние годы, дьякон старался держаться подальше от Гильдии.