Ольга Булгакова - Нелюбимый мной, нелюбящий меня (СИ)

— Я виноват перед Вами, перед Келиаром, перед племянницами, перед… Пресветлым лордом Нэймаром, — каждое слово давалось лорду Эхдруиму с трудом, словно причиняло сильнейшую боль, застревало в горле. — Мне не загладить эту вину никогда.

— Не думаю, что Вы так уж виноваты, лорд Эхдруим, — мягко сказала я. Небо… Неужели я должна буду его утешать? За что мне это?

— Я был молод тогда. И чуть более самонадеян, чем должен был. Это меня, конечно, не оправдывает… — в голосе слышалось раскаяние. — Я совершил глупость, — поспорил с Великой. И плачу за это. Всю жизнь. Я надеялся, что после осенней истории, когда Она говорила с Вами, все закончится… Но, — он посмотрел на Нэймара. Закрыл глаза, помолчал, глубоко вздохнул. — Но мы оба с Ней ошиблись. Я знаю, Она пыталась защитить его. Но не все в Ее власти.

Владыка замолчал глядя на племянника. Утрата… таково было имя скорбящего эльфа, чей возраст я впервые ощутила так явно.

— Зачем Вы сказали мне это?

Я действительно не понимала. Зачем? Неужели он думал, что мне должно было стать легче от этих слов? Какое мне было дело до его спора? До его раскаяния?.. Владыка снова посмотрел на меня. Его взгляд отразил сострадание и какую-то решимость.

— Вам очень больно, — голос лорда звучал твердо. — Я могу заглушить боль. Оставить о нем только счастливые воспоминания и нежную грусть, а не разрывающую душу горечь потери.

Что-то заставило меня спросить:

— А чем за это заплатите Вы?

— Ничем, это просто магия, — небрежно поведя плечом, ответил Владыка.

— Вы могли бы сказать мне правду, — я вздохнула. — Я бы все равно не согласилась.

— Я догадывался, что Вы так ответите, — он встал и отошел к двери. Уже выходя, повернулся и добавил: — Если все же надумаете, приходите в любое время. Я буду рад сделать это для Вас.

Я не ответила. Мы оба знали, что я не воспользуюсь предложением. Владыка вышел, тихо прикрыл за собой дверь, пропустив в комнату прижимающегося к земле Тирея. Пес подошел ко мне, ткнулся мокрым носом в руку и, поскуливая, запрятался под кровать.

Рассвет. Постепенно светлело, солнечные лучи затмевали пламя свечей, серая в утренних сумерках природа обретала краски. Яркие и нестерпимо жизнерадостные лучи солнца проникали в окно и рисовали на стенах оранжево-розовые пятна.

— Мне очень жаль, — раздался рядом со мной красивый женский голос. Я повернулась. В лучах восходящего солнца стояла прекрасная золотоволосая женщина. Она была печальна и искренне сочувствовала мне.

— Я ничего не могла сделать, — добавила богиня, поглядывая то на меня, то на то призрачную фигуру Нэймара.

Я сдержанно кивнула. Мне было все равно, что Она скажет. Вернуть мне Нэймара Эрея не могла. Осознание Ее бессилия ранило, острой болью вонзилось в сердце. По щекам снова побежали слезы… Великая неожиданно сделала шаг ко мне, обняла. А когда богиня отстранилась, я заметила, что Она украдкой вытирала слезы. Мгновением позже золотоволосая женщина растворилась в утренних лучах.

Десять часов утра. До конца отведенного на прощание с любимым времени остался один час. С рассвета в комнату потянулись люди, эльфы и гоблины, желавшие отдать дань памяти Пресветлому лорду Нэймару, герцогу Аверскому. Благодарение небесам они не пытались выразить мне свое сочувствие. Я сидела с закрытыми глазами, не в силах видеть эти лица, читать сожаление и сострадание во взглядах. Просто сидела рядом с Нэймаром, все так же держала его за руку, чувствовала почти незримое присутствие моего Истинного, последние отголоски его любви.

Заходили Йолла, Беро и, наверняка, Баркем. Я не открывала глаз, просто почувствовала дары ведаров. Выходя, принцесса шепотом позвала Тирея. Я слышала, как пес выполз из-под кровати и медленно пошел за Йоллой. Ни ведары, ни перио со мной не заговаривали. И я была им за это благодарна.

К десяти часам поток прощающихся иссяк. Последними в комнату зашли кузены. Илдирим тихо окликнул меня, произнеся мое имя с нежностью и горечью. Я, пожалуй, впервые за утро открыла глаза, посмотрела на вошедших. Братья замерли в дверях, глядя на меня, на Нэймара. Они не сказали ни слова сочувствия, но это было и не нужно. Их боль я видела и так. Вопрос, который задал напряженный и обеспокоенный Илдирим, меня удивил бы, если бы я еще могла хоть что-то чувствовать и понимать.

— Остался где-то час, да?

— Да, — тихо ответила я.

Илдирим подошел ближе, склонившись, обнял меня, крепко и бережно прижав к себе обеими руками. Его била мелкая дрожь. Он разжал объятия, нерешительно и осторожно взял мое лицо в руки, заглянул в глаза. По его щекам текли слезы. Он потянулся ко мне, его лицо было близко, на долгое мгновение показалось, что брат поцелует меня в губы. А у меня уже не оставалось сил воспротивиться. Но Илдирим в последний миг отстранился.