Юлия Куликова - Летопись Фиднемеса 1-2

Мальчик боялся дышать, а сердце, казалось, готово было выскочить из щупленькой груди. Он сжался в комок в ожидании, изредка поднимая руку, чтобы погладить любопытную морду боевого отцовского коня, в стойле которого он и прятался.

– Гэлайн!!! – пронесся гневный вопль, – Где этот маленький пакостник?

– Наконец-то, – прошептал мальчик и радостно улыбнулся. Он притянул морду коня и поцеловал прямо в бархатный нос. После чего стремительно выбежал из конюшни. Однако прежде чем выйти во двор, Гэлайн остановился, успокоил дыхание, напустил на себя виноватый вид и медленно прошел в замок.

В зале было удивительно многолюдно. Мальчик задержал свой взгляд на стене, где было развешано оружие его предков и гобелен с вытканной на нем сценой охоты на волка. Гэлайн часто представлял себя на месте одно из охотников, окруживших оскалившегося зверя. Волк был огромный, сдаваться так просто он не собирался. Мальчику казалось, что он слышит крики загонщиков и рычание, в котором почему-то слышались нотки отчаяния…

Чье-то нетерпеливое покашливание отвлекло Гэлайна от созерцания любимого гобелена. Мальчик повернул голову и замер. Прямо на него летел меч. Застыло, казалось, не только время вокруг, но и его собственная кровь, его дыхание. Зрачки глаз расширились… Вдруг меч… остановился в воздухе прямо перед ним. Гэлайн тихо выдохнул, и странное спокойствие снизошло на него. Он слегка склонил голову к плечу, рассматривая зазубрины на боевом лезвии. Да, это отцовский меч, который он испортил…. Испортил? Но лезвие сверкает, словно насмехаясь. Гэлайн перевел взгляд на отца, стоявшего в конце зала. Меч со звоном упал на пол.

Пожилой, но все еще крепкий мужчина с длинными усами, утирал слезы. Он шагнул вперед и впервые за много лет обнял сына. Гэлайн затрепетал от радости и заполнившего его ощущения счастья. Он так долго добивался, чтобы отец обратил хоть какое-то внимание на него, пусть наказывает, прикажет высечь, мальчику было все равно. Теперь он слышал глухие быстрые удары сердца своего отца, прижимаясь к его широкой груди, обтянутой холодной кольчугой. Это было наивысшее счастье знать, что отец помнит и любит тебя. Наконец, мужчина отодвинул от себя Гэлайна.

– Как ты напугал меня, мой мальчик, – произнес старый рыцарь.

– Мы не позволили бы, чтобы бы с ним что-нибудь случилось, барон Энуорт, – раздался рядом незнакомый голос.

Гэлайн обернулся и увидел перед собой старика, облаченного в длинный белый плащ, ниспадающий до пола мягкими складками. Седая борода ровными прядями падала на грудь, а пронзительно-синие глаза сверкали задором. На миг мальчику показалось, что он глядит в другие глаза, необычайно мудрые и старые на еще молодом лице, черты которого были будто размыты. Гэлайн помотал головой, так что черные пряди волос больно хлестнули по щекам. Казалось, это был лишь миг, но взгляд старика изменился, став более пронизывающим.

– Мальчик мой, это Его благочестие, Учитель Священной Рощи, – рыцарь присел перед сыном. За его спиной возникли знакомые лица старших братьев. – Я пригласил его, потому что я не способен воспитывать волшебника.

– Волшебника? – тихо переспросил Гэлайн и даже оглянулся, надеясь увидеть этого необыкновенного человека. Но вокруг стояли один за другим три его брата, чуть в стороне, прислонившись к стене, стоял незнакомый молодой человек в дорожном простом плаще. Это волшебник? Но нет, взгляды всех присутствующим были направлены на него, хрупкого на вид десятилетнего мальчика с длинными нескладными руками и ногами и взлохмаченными черными волосами, придающими ему вид взъерошенного ворона.

– Это ты, – улыбнулся старик. – Ты поедешь с нами, теперь твой дом, надеюсь, на долгие годы, Священная Роща. Прощайся, вечером мы уезжаем.

Вспоминая эти мгновения через несколько лет, Гэлайн только улыбался. А тогда, тогда ему казалось, что наступил самый ужасный день в его жизни. Все суетились, что-то говорили, хлопали его по плечу, обнимали и без конца трясли, будто он груша. И только во дворе замка отец вновь обратился прямо к нему. Присев рядом с ним на ступени, старый рыцарь вдохнул, потом заговорил:

– Мне жаль, что я так и не смог поговорить с тобой. Честно говоря, я просто не знал, как к тебе подступиться. Твоя мать была слишком юной для меня, – он развел руками, – Все слишком. Я слишком долго скорбел по своей первой жене, матери твоих братьев.