Юлия Григорьева - Семиречье [трилогия - СИ]

— Благодарствуй, твое величество, за поддержку, — прохладно ответил Милятин, но поклонился.

Тут в шатер влетел вестник и опустился в руки Радмира. Он открыл его, прочитал и улыбнулся.

— Альвы идут на подмогу, к утру будут с нами. И вольные воины-странники обещали собраться.

— Очень хорошо, — потер руки Дарей. — С альвийской магией может злодей и не справится. Кровь демонов ему тоже не по зубам. По крайней мере, Белава долго сопротивлялась, — и вдруг осекся, глядя на увеличивающиеся глаза Всемилы.

— Это у кого кровь демонов? — спросила она.

— У Белавы, — ответил чародей и вжал голову в плечи, справедливо ожидая материнского гнева.

Лихой, Краснослав и даже Милятин стояли на улице и прислушивались к женским крикам из шатра, периодически озаряемого всполохами боевых заклинаний. Мужской голос пытался прорваться сквозь пелену женского возмущения, но в ответ опять полыхала очередная вспышка. Радмир геройски остался со старым товарищем, и теперь стоял с открытым ртом, глядя на мечущегося по шатру Дарея и взбешенную Всемилу.

— Яблочко от яблоньки… — вдруг расхохотался он, вспоминая разъяренную Белаву, и тут же ойкнул, заметив взгляды направленные на него.

Но на удивление его слова успокоили Всемилу, и она улыбнулась, хмыкнула и неожиданно рассмеялась, оглядывая потрепанный шатер и такого же потрепанного чародея. Потом села и задумалась, переваривая все новое, что узнала о своей дочери. Дарей присел на безопасном от нее расстоянии, стараясь отдышаться.

Постепенно в шатер вернулись Лихой с полянским царем, Милятин и Ярополк, мрачный, но спокойный. Разбойник скептически оглядел Дарея и хмыкнул, заслужив в ответ убийственный взгляд.

— Что тут у вас полыхает? — громыхнул пустошевский князь, заполнив собой вход в шатер. — Уже веселитесь, а меня опять позвать забыли?

— Знакомься, Добрыня Твердиславович, — заговорил Радмир. — Это Всемила, матушка Белавы. — и уже Всемиле. — А это пустошевкий князь.

— А-а, — хохотнул князь, — тогда понятно. Здрава будь, добрая женщина.

— Добрая… — проворчал Дарей, потирая ушибленное плечо.

— Добрая, — огрызнулась женщина. — Была б злая, прахом бы обернула. Жили— не тужили, и вдруг узнаю, что у кровиночки моей, ягодки распрекрасной, личина зверская появилась, на крови демона взращенная.

— Да-а, бедовая у тебя девка, Всемила, — радостно прогромыхал князь. — По весне спасла нас всех, в Пустошеве у нас ее всяк знает и славит. Чудная девка.

— Та-ак, — Всемила вновь повернулась к Дарею, старавшегося стать как можно более незаметным. — Давай-ка все мне рассказывай, чего еще про дочку мою не знаю.

Дарей с тоской подумал, что не знает она еще много, а, главное, не все рассказывать и хочется. Про чуть не свершившееся жертвоприношение в Черной Пустоши тем более. Выручил его Радмир, присевший напротив матушки Белавы.

— Дозволь мне тебе рассказать все, без утайки, — сказал он. — А то, боюсь, друже мой, твоего гнева не переживет.

— Я расскажу, — тут же отозвался Ярополк. — Чай, моя тещенька, мне и виниться.

— Пока я ничья еще тещенька, — усмехнулась женщина. — А вы заканчивайте волками друг на друга смотреть, не время. Как все закончится, так и будете решать, что промеж вас имеется. Рассказывайте все, что было. Никого калечить не буду, — и приготовилась слушать.

Белава открыла глаза и тихо выругалась. Она снова была в темнице, той самой, где очнулась после похищения из полянского леса. Девушка дернула затекшими руками и поняла, что прикована к стене. Вот гад! Она снова дернулась, и цепи уныло звякнули. Чародейка попробовала призвать силу Зверя, чувствуя, что в ней начинает закипать злость, и вскрикнула от неожиданной боли. На руках медленно проступали ожоги. Без силы жизни огонь Зверя обжег ее саму! Плохо, очень плохо. Что же будет, если она выпустит самого Зверя?! Девушка тихо застонала: и от боли, и от отчаяния.

— Очнулась? — раздался уже ненавистный ей голос.

— Отпусти меня, — накинулась Белава на «бога».

— Драгоценная моя, как же тебя отпустить, ежели ты слов не понимаешь, добра не помнишь. Я простил тебе твою выходку за вчерашним завтраком, меня это даже позабавило. Я простил то, что ты помогла увести у меня из-под носа царя. И хорошо, что моя сила практически безгранична, и я могу справиться с его родовым заклятьем, по которому полянская земля существует, пока на ней живет потомок Поляна, иначе бы Поляния уже пеплом бы подернулась от прошедшего по ней пожара. Я простил тебе, что ты разбудила Чеславу, которая перевернула мою обитель вверх дном. И я бы даже простил твою глупую выходку со змеином ядом, который тебе притащила это сумасшедшая призрачная баба. Но ты ведь решила его использовать, драгоценная моя, ты решила убить меня. А попытка всадить мне нож в сердце, когда поняла, что яд меня не берет? Я уже не говорю о твоих милых коготочках, которыми ты хотела выцарапать мне глаза, пока я тащил тебя сюда. Я хотел тебя просто запереть, пока не остынешь. Я готов был тебе все ЭТО простить! Но тебе и этого показалось мало. Выслушивать те гадости, которые может рождать столь прекрасный ротик, я не намерен. Ты меня оскорбила, ударила по больному, и сама вынудила применить силу. Чего ты добилась своим поведением?