Токацин - Солнечный змей

— По воле Морского Змея! — Скегг склонил голову и бросил за борт ломоть ирхека, а потом указал Фриссу и Нецису на сооружённый из циновок навес на корме. Вход в это хлипкое жилище был занавешен травяным пологом.

— Там ваши коконы и циновки. Дважды в день я раздаю припасы и воду. Еда вашей Двухвостки — на её спине, кормите её сами. То же касается кота. Речник, возьми прочный трос и привяжи его у мачты, так, чтобы далеко не отходил.

— Мррря?! — Алсаг пригнулся и вздыбил шерсть на загривке. Уэкины, с любопытством разглядывающие пришельцев, попятились и потянулись за мётлами и гарпунами.

— У мачты ему будет жарко, — Фрисс покосился на печь. — Алсагу не нужна привязь, он никого не тронет.

— Если он кого укусит — пойдёт на шапку, — нахмурился и без того нерадостный Скегг. — Если выпадет за борт, ловить его будешь сам. Хаэ-эй! Лево руля!

Плавники заработали бодрее. Золотые башни Венген Эсы сверкнули над горизонтом прощальным лучом и сгинули за гребнями волн. Фрисс откинул полог, запуская Алсага под навес, и сел рядом, глядя на сверкающее под солнцем море. Справа по борту виднелись холмы и черепичные крыши Острова Мера, но уэка шла быстро, и вскоре остров должен был растаять за кормой.

Нос корабля был обвязан травяным мешком. Сейчас Скегг распутывал его и наконец сбросил на палубу, открыв носовое украшение — оскаленную голову дикой кошки. Двое уэкинов влезли на мачту, и вскоре тростниковый парус развернулся, превращаясь в широкое «крыло бабочки». Третий, невысокий и тонкокостный, забрался на самый верх — туда, где под трепещущим на ветру флагом Реки был укреплён странный вытянутый сосуд с ручками, но без дна.

Тихий гул пронёсся над волнами. С севера налетел холодный — как и подобает в начале Кэтуэса — ветер, и парус задрожал и слегка прогнулся под ним, а пустотелый сосуд на мачте тихонько засвистел. Уэкин — смуглый и темноволосый, как и почти все на борту «Фрати» — спустился на палубу и низко поклонился.

— Макега к нам благосклонна, — с почтением сказал он и сел на край панциря Двухвостки. Флона, прочно привязанная к палубе целой паутиной тросов, даже не фыркнула, только жалобно посмотрела на Речника. Фрисс подошёл к ней и пощупал нос.

— Погоди, сделаю тебе навес, — пробормотал он, выискивая среди её поклажи циновку. Плетёное полотно, натянутое на шейные шипы Двухвостки, прикрыло её голову, и существо с довольным вздохом сунуло морду в лохань с водой. Уэкин слез с панциря, немного поправил навес и сел обратно.

— Ищи себе занятие, — Скегг подошёл к Речнику и кивнул на парус. — Ветер слабый, и лучшего не предвидится. До Макецы нам идти шесть или восемь дней.

Речник видел уже, что плавники вдоль бортов шевелятся всё медленнее, а печь уже не пыхтит, и истопники отошли от неё и сели отдохнуть у мачты, надев широкополые тростниковые шляпы. Нецис, посмотрев на них, отвязал от спины Двухвостки циновку, разрезал её надвое и стал сооружать себе такую же защиту от солнца. Горшок на мачте тоненько завыл, ветер усилился, но вскоре вой сменился свистом, и уэка закачалась на волнах. Она глубоко просела под весом Двухвостки — «Фрати» не был рассчитан на такие грузы — но гребни волн не дотягивались даже до её палубы. Скегг покачал головой.

— Почему печь погасла? — спросил Речник. — На таком ветре мы далеко не уйдём.

— Дрова надо беречь, — поморщился уэкин. — У нас месяц впереди. Ночью не садись у борта — на юге полно цеготов. У самой Макецы море кишит ими. Маги говорят, что вскрылись их кладки у Скал Шайцы. Может, и так…

— Тогда у Макецы небезопасно, — неслышно подошёл Нецис в новой шляпе. — Слишком близко к Скалам Шайцы. Скажу ещё раз — нам надо поворачивать на восток и седлать Линг. На его спине цеготы нам будут не страшны.

Скегг недобро сощурился.

— Мы идём на Макецу. Найди себе дело, колдун. И не садись ночью у борта…

В этом зале Исгельт Марци поставил когда-то дробильный агрегат с огромными валками и жаропрочным жёлобом, с надёжной защитой от ЭМИА— и гамма-излучения. Никто на станции не сомневался уже, что этот механизм был частью линии, перерабатывающей ирренциевую руду — или, что вероятнее, разделяющей отработанное топливо на ипрон, кеззий и урано-ирренциевую смесь. Пять тысячелетий агрегат простоял без работы, и крысы, привлечённые не то его прочностью, не то радиоактивной пылью, точили об него резцы — и разломали и жёлоб, и защитные барьеры на множество мелких кусков, из которых сарматы уже второй год пытались собрать что-нибудь полезное. Валки агрегата уже были восстановлены, осталось дособирать жёлоб, но дело застопорилось — помешала зима. А сейчас шёл обычный весенний запуск, и конца ему было не видно — и Гедимин, ненадолго отлучившийся из зала управления, даже не пошёл в жилые отсеки — он знал, что дойти не успеет.