Галина Гончарова - Первые уроки

Аля отлично помнила страшный хруст в своей шее — и почти не сомневалась, после такого ей грозит минимум — год реабилитации…

О практике в больнице можно забыть сразу.

Абзац.

А так хотелось… ей обещали пока что травматологию, но потом…

Ага, теперь ей травма тоже светит. В качестве пациентки.

Только вот почему над головой какая-то пыльная розовая тряпка? И что это за тетка с тремя зубами, которая заглядывает ей в лицо и проникновенно спрашивает:

— госпожа очнулась?

При этом изо рта тетки дохнуло таким смрадом, что Аля застонала — и потеряла сознание.

Но хотя бы все тело болеть перестало.

* * *

Второй раз открыть глаза было чуть легче. Опять было больно. Но в этот раз меньше. И Аля никак не могла понять одного — почему болит в области паха, если была автомобильная авария? Вроде бы она головой врезалась, а не тем самым местом? А с другой стороны — кто его знает? Могла и тем самым.

Больно.

Над головой опять была мерзкая розовая тряпка. В воздухе воняло чем-то горелым — и, пардон, дерьмом. Но сознание вроде бы отплывать не собиралось. Пока.

И Аля повела глазами по сторонам.

Увиденное заставило ее серьезно усомниться в реальности происходящего.

Может, она слишком сильно головкой об машинку треснулась и теперь у нее глюк? И он атакует?

Было от чего пребывать в шоке.

Она лежала на здоровенной кровати в большой комнате. Комнатка была размером не меньше, чем вся родительская трехкомнатная квартира. И кровать занимала гордое положение посередине. С одного бока было окно, в которое виднелся лес. С другого — огромные шкафы. А если смотреть прямо — дверь. Роскошная, вычурная и позолоченная.

А сама комната напоминала жилище придурочной барби. Другой характеристики Аля подобрать не могла.

Розовым было все. Стены, затянутые приторно-розовой тканью в золотых цветах размером так с капусту. Занавески веселенького поросячьего цвета. Шкафы, покрашенные косоруким маляром в тот же барби-цвет, а для полного счастья еще и обляпанные золотом. Столик на одной ножке — разумеется, по ножке вились розы, а окраска столика напоминала грудь снегиря. Кресла, обитые той же тканью, что и стены. Здоровущие вазы с розами. И венец всего — пыльно-розовый балдахин над кроватью. Со здоровущими бантами золотого цвета.

Аля почувствовала, как перед глазами поплыли розовые круги. Но в этот раз так легко сознание потерять не удалось.

— Госпожа!

Над ней нависло то же лицо, что и в прошлый раз.

Аля кое-как собрала остатки сил — и выдохнула

— Где я!?

Получилось что-то вроде «е… а…». Откровенно плохо получилось и невнятно. Но — как смогла.

Видимо, сиделка (а кто еще может сидеть рядом с больным человеком?) приняла это за разрешение говорить или что-то еще в этом духе, потому что затараторила:

— Госпожа, я так рада, так рада, что вы очнулись! Вы уже три дня лежите! Знахарка была, сказала, что трогать вас нельзя, коли тело само смерть переборет, так тому и быть, а коли не переборет, то и судьба вам за ребеночком вслед уйти. Родильная горячка — она ж много кого сгубила! Мы боялись, что и вас хвороба приберет, ну да молились ежечасно — с божьей помощью вы и на ноги скоро встанете! А вот водички не хотите ли?

И перед носом у девушки появился здоровенный кубок из желтого металла.

Золото?

Сверкнули алые самоцветы по ободку чаши.

Аля почувствовала себя, как зависший комп. Машинально вытянула губы, прикоснулась к холодному металлу — и в горло ей полилась вкуснейшая холодная вода.

Прекрасная.

Чистая.

Без малейших признаков ржавчины.

И смешанная с чем-то вроде дешевого вина из пакетов…

Да что тут происходит!?

Но задавать вопрос Аля поостереглась. Вместо этого прикрыла глаза и принялась размышлять.

Чем-чем, а логическим мышлением боги девушку не обидели.

Как медик, она отлично знала — иногда надо не прыгать и не бегать, а промолчать. Лишний раз промолчать — лишним не будет. Факт. И если даже будет — ты об этом не пожалеешь.

Что она помнила?

Последнее — тот КамАЗ. Крик отца. Сильный удар головой и хруст в шее. И — темноту.

Что-то было еще в этой темноте, но что!? Она не знала. И принялась анализировать услышанное от сиделки.

В сухом остатке был провал в черноте. А теперь — эта комната и сказанные слова.

Что было сказано?

Госпожа . Явно обращаясь к Але. Но господ вывели в 1917-м. Кстати — зря. С Алиной точки зрения. Но это — потом. То есть госпожа — это она. А где у нас так говорят?