Инна Живетьева - Орлиная гора

Темка встал, тряхнул волосами – за шиворот посыпался песок, но княжич лишь слегка повел лопатками. К крепости шли плечом к плечу с Митькой. Молча, при капитане говорить не хотели.

Бурдюки с водой вез сам Герман.

Прежде чем сесть, капитан махнул рукавом по сиденью. Со знакомым шорохом песчинки осыпались на каменный пол. Темка остался стоять, холодно глядя на Германа. Тот закинул ногу на ногу, качнул носком сапога. У Митьки дернулся уголок губ, но княжич смолчал.

– Артемий, так, значит, вы нашли источник? – с довольным видом спросил капитан.

Темка готов был поклясться, что, прежде чем прийти сюда, Герман приложился к бурдюку. И теперь жмурится довольно, оглядывая княжича Торна от растрепанной макушки до вытянувшихся на коленях пузырями штанов.

– Принесите карту.

Плотная бумага с шелестом легла на стол.

– Где? – Герман подтолкнул к Темке перо.

– В песках, – усмехнулся тот.

Капитан не возмутился, понимающе кивнул. Темка от омерзения выгнул губы: Герман-то решил, что Северный гарнизон просто не желает делиться, вот и все. Так же, как не пожелал бы сам Герман.

– Ай-яй-яй! Как же так, княжич Артемий? Мы тоже люди короля. Вон, ваш друг от жажды помирает. А вы поделиться не хотите. Стыдно, княжич, стыдно! – капитан насмехался, корча преувеличенно-серьезную рожу.

Темка повернулся к Митьке:

– Там не хватит на всех. За день набегает, сколько я принес. А у нас семейные и беженцы.

«А теперь смотри! – прикрикнул на себя Темка. – Если в лицо говоришь, что предаешь, так смотри!» Митькины серые глаза остались спокойны; друг только облизнул сухие губы.

– Я спасаю своих людей, – пробормотал Темка.

Герман вскочил – тяжелое кресло ударило под колени и чуть не опрокинуло капитана обратно. Шагнул ближе, дохнул в лицо:

– Ах ты… Людей он своих спасает! А что вот этот подохнет, тебе как? – Герман ухватил княжича Дина за плечо, дернул ближе.

– Прекратите, капитан! – вырвался Митька. – Это право княжича Артемия!

– Право?! – ноздри Германа раздулись, даже сквозь плотный слой загара было видно, как побелело его лицо. – Ну что же. Боюсь, княжич, вам придется погостить у нас. В Песках, знаете ли, опасно, мы не можем вас отпустить. Вот только воды для гостей у нас нет, уж не обессудьте! А желаете напиться – добро пожаловать в путь.

– Чтобы вы расставили по моим следам вешки, капитан? – смешок вышел хриплый.

«Хорошо, что Шурка со мной разок сходил», – подумал Темка, глядя на захлопнувшуюся дверь. Громыхнул навесной замок.

Княжич опустился в кресло, в котором недавно нагло восседал капитан. Пить хотелось – как будто в желудке песок горячий перекатывается. Говорят, без воды человек может прожить не больше пяти дней. Герман придет раньше.

Темка скрестил на столешнице руки, уронил на них голову. В общем-то, от него ничего такого не требуется. Молчать, и все. А в крепость воду принесет Шурка. Только бы Герман для острастки не лишил Митьку воды! Эта сволочь может…

Каждое утро Митька ждет чуда: проглянутся проплешины в песках, раздует барханы. Поднимется на башню глянуть окрест – и ослепнет на мгновения от вспыхнувшего под рассветным солнцем золота. Но никогда еще он не молился так жарко, спеша вверх по стертым ступеням. Кружит от недосыпа голову, и княжич бережно придерживает на боку фляжку. За тонкой стенкой плещется вода. Почти полная фляжка. Отхлебнет еще пару раз, и довольно. Остальное нужно оставить. Княжич с досадой ударил кулаком по каменной стене. А передать-то Темке как?! Герман выставил охрану, в тот коридор не пускают.

Бронза. Золото. Просверки серебра. Ничего не изменилось за ночь.

Восходящее солнце не слишком жаркое, но Митька все-таки спрятался в тень. Щелкнуло внутри: «Сутки и ночь». Столько уже Темка заперт без воды. Сутки – это длинный вечер, душная бесконечная ночь, медленно расцветающее утро и раскаленный день. И снова – вечер, бессонная ночь. Без воды. Да Темка, наверное, уже готов собственный язык жевать!

Капитан ходил к пленнику четырежды и возвращался все более озлобленным. Страшно попадаться ему на пути. Но Митька все равно караулил. Они сталкивались ненавидящими взглядами – и молча расходились.

Если бы Герман не подмял под себя гарнизон! «Раньше надо было думать», – укорил себя Митька. И тут же шевельнулось воспоминание – родной запах отцовского мундира, собственный голос: «Обещаю». Нет, отец не мог знать, что так выйдет!

Все, больше никаких необдуманных обещаний. Он – наследник, княжич Дин. А отец учил: князь себе не принадлежит. Ну зачем, зачем он взял с Митьки слово! Пятнадцать лет – уже не ребенок. Отец должен был это понимать. Но все-таки отправил под власть капитана. И нашел же в наставники такую сволочь!