Сергей Фокин - Адские врата

А девушка иногда назад оборачивается и усмехается загадочно. Ясное дело, в своей вотчине чувствует себя хозяйкой, а его считает блохой незначимой. Не потому, что сила у неё большая имеется в руках — про то Никола не знал ничего, а вот волшебством она всё вокруг опутала. Каждая травинка сейчас имела крепость мостка, потому и выдерживала их, даже не прогибаясь. А задумай он сейчас обратно в одиночку пройти — тут ему и конец придёт неминуемый. Глубина под ним, почитай, сто метров, не меньше. Славились здешние болота бездонностью.

То справа, то слева иногда вырывались пузыри, бередя поверхность топей и пугая гостя. Дом появился впереди неожиданно — будто не было его вовсе, а миновали они какой-то рубеж — и стало видно. Охранное заклинание, не иначе, чтобы с берега чужой взгляд жилище не разглядел и вопросами лишними не стал задаваться.

По мере приближения всё больше щемило сердце у Николы. Своими силами ему отсюда не выбраться. Оставалось полагаться на чудо.

Поднялись они по ступенькам на твёрдый настил, и тут вздохнул он с некоторым облегчением. Пусть не спасение, но всё-таки какое-то прибежище. Точно палуба корабля в бескрайнем океане — не сбежать с неё…

— Ну, милости прошу! — Девушка отворила дверь избы и пропустила кузнеца первым. — Я здесь свой век коротаю.

— И не похоже, чтобы весело, — заметил Никола, осматривая дом и с удивлением обнаружив, что он и построен мастерски, и очень даже неплохо обставлен. — Для молодой девки-то.

— Ну, если тебе окажется по нраву мой настоящий облик, то могу показать и его. — Хозяйка, мгновенно крутанувшись вокруг себя, замерла, и Николе сделалось ещё больше не по себе. Вот уж встретить такую на кладбище — поседеешь прежде времени.

Кикимора сделалась страшною старухой, немного сгорбленной, одетой, конечно, не в живописные лохмотья, как баба Яга из памятного всем фильма «Морозко», но не в джинсы и даже не в новый сарафан. Что-то в бабушкином сундуке, может, и напомнило бы её наряд, только даже бабушки в прежние годы на Руси одевались в брюки да рубашки с открытым воротом. Впрочем, деревенский народ жил попроще и победнее городских.

Лицо её бороздили морщины, а верхняя губа под крючковатым носом открывала несколько гнилых зубов с зеленоватым налётом. Осклабившись во весь рот, Кикимора хихикнула довольным скрипучим голосом:

— Как я тебе, добрый человек? Не нравлюсь?

— Отчего же… — буркнул Никола. Другого он, пожалуй, и не воображал. — Бабка как бабка. Крепкая ещё для своих лет. — Сказал, а сам испугался: не любят женщины говорить про возраст. И точно, задело это хозяйку — фыркнула она:

— Думаешь, старая карга?

— Не думал, — попытался оправдаться кузнец. — К слову пришлось.

— Ну-ну, — зловеще произнесла собеседница, повернувшись и направившись к столу. Тот в ожидании гостя был пуст…

Знал бы Никола, что готовит она угощение только тем, с кем ей поговорить хочется, провалился бы сквозь пол сам, без чужой помощи. Слава Богу, не знал. Не ведал и того, что за стол этот первою Смерть присела, прислонив косу свою к серванту.

— Что-то не видно в твоём доме яблочек наливных, хозяйка, — оглядевшись, спросил кузнец. Ведь он, в сущности, сюда и явился, чтобы выяснить этот вопрос.

— А зачем они мне? — хмыкнула Кикимора. — Зубов-то осталось мало. А те, что есть, болят. Яблоки грызть молодым к лицу. — То ли намекала она издевательски на жену Николы, то ли действительно сетовала, было непонятно, но кузнец, раз вступив на опасную дорожку, решил с неё уже не сходить.

— Слышал я, другим ты их дарить мастерица, — сказал, а сам за настроением собеседницы следит. В себя приходить стал Никола, почувствовал, знать, опасность. Без полной отдачи всех сил не одолеть ему Кикимору, потому как настроена она далеко не миролюбиво. Иначе не обернулась бы старухой.

— Про что людишки говорят, мне неведомо, да и неинтересно, — отмахнулась она. — Ты вот — главная моя забота нынче.

— А что я, — пожал плечами гость. — По твоим меркам, наверно, такой же, как и все…

— Это мы сейчас проверим, — пообещала старуха, скривив рот так, будто повело его заболеванием каким. И в тот же миг половицы разошлись под ногами кузнеца, и полетел он вниз, как мешок с навозом. Уцепиться успел за края люка, а ноги над самой водой повисли. Замер Никола на мгновение, осмотрелся, как мог — а под ним трясина. Другого, впрочем, и быть не могло. Но самое неприятное — тянулись к нему из воды чьи-то руки в количестве не меньше десятка, так что даже поверхность воды бурлила. И лица слуг Кикиморовых рассмотреть оказалось возможным. Страшные они — кто-то высох, кого-то, напротив, вширь раздало. И глаза мёртвые, невидящие…