Маргарет Уэйс - Битва близнецов

— Солнце садится, — сообщил Харас на всякий случай, хотя косые лучи низкого солнца, пробивающиеся сквозь смотровые отверстия, были ясно видны на стенах тоннеля позади него. — Предводитель возвращается. Входит в палатку…

Великий Реоркс, хоть бы он не изменил своей привычке сегодня!

— Не изменит, — отозвался Сокрушитель.

Присев на корточки в углу, он говорил со спокойной уверенностью человека, который в былые времена зарабатывал на жизнь тем, что наблюдал, как приходили (и в особенности уходили) его соплеменники, и привык рассчитывать свои действия.

— Для того чтобы вломиться в дом, — продолжал Сокрушитель, — необходимо помнить две вещи: у каждого человека есть свои привычки, и никто не любит их менять. Погода стоит такая же, как прежде; никаких происшествий не было, кругом все тот же песок… Heт, он будет вести себя как обычно…

Харас нахмурился: напоминание о небезупречном прошлом Сокрушителя было ему неприятно. Он выбрал этого гнома себе в помощники, прекрасно отдавая себе отчет в своих собственных ограниченных возможностях. Ему нужен был кто-то умеющий бесшумно и скрытно подкрадываться, стремительно нападать и столь же быстро растворяться в ночи.

Но Харас, честью и благородством которого восхищались даже Соламнийские Рыцари, страдал угрызениями совести, и ему довольно часто приходилось напоминать себе, что Сокрушитель уже понес наказание за свои темные дела и что, выполнив кое-какие деликатные поручения короля, он не только в значительной степени реабилитировал себя, но и стал почти что легендарным героем.

«К тому же, — сказал себе Харас, — подумай, сколько жизней мы спасем!»

И он с облегчением выдохнул воздух.

— Ты прав, Сокрушитель. Вот идет маг, а вон и ведьма показалась из своей палатки.

Одной рукой Харас взялся за рукоять боевого молота, надежно пристегнутого к поясу, а второй поправил короткий меч, переместив его поближе. Затем он порылся в большом кошельке и извлек оттуда свернутый в трубку пергамент.

Задумчиво взвесив его на руке, Харас переложил его в потайной карман своих кожаных доспехов.

Обернувшись к четырем гномам, которые стояли позади него, Харас сказал:

— Помните, вы не должны повредить женщине и предводителю в большей степени, чем это будет необходимо. Но маг должен умереть, и умереть быстро, потому что из них всех он для нас самый опасный.

Сокрушитель ухмыльнулся и уселся поудобнее. Он слишком стар, чтобы идти в дело. В былые времена это было бы для него оскорблением, однако сейчас он дожил до таких лет, когда напоминание о возрасте звучало почта комплиментом. Да и ноги уже не те, и колени тревожно поскрипывают…

— Дайте им время погрузиться в обычные дела, — посоветовал старый вор. — Пусть сядут за ужин, пусть расслабятся. Затем… — Сокрушитель приложил ладони к горлу. — Двести пятьдесят пять шагов…

Стоя на посту у шатра предводителя, Гэрик прислушивался к тишине внутри палатки, тревожившей его; он скорее предпочел бы, чтобы там ссорились или говорили в повышенном тоне.

Заглянув в шатер сквозь неплотно прикрытый полог, он увидел всех троих за столом. Как бывало каждый вечер, маг, Карамон и ведьма почти не разговаривали и каждый думал о своем.

Маг был погружен в свои занятия. В лагере поговаривали, что он готовит какие-то особенно сильные заклинания, которые распахнут настежь запертые ворота Торбардина. Что же касается Крисании, то никто не осмеливался даже строить догадки насчет того, о чем она может думать. Поэтому Гэрик был рад тому, что Карамон сам за ней присматривает.

О ведьме тоже ходило немало слухов, странных и тревожных. Поговаривали, что в битве за Паке Таркас она оживляла мертвых одним прикосновением рук, заставляла раны затягиваться, а отрубленные конечности — прирастать обратно.

Гэрик, конечно, ничему такому не верил, и все же в облике этой женщины появилось в последнее время что-то такое, что рыцарь невольно задумывался, уж не были ли его первые впечатления ошибочными.

Он беспокойно переступил с ноги на ногу и поежился на холодном ветру, который задул над равниной. Из всех троих, кто был сейчас в палатке, Гэрик больше всего беспокоился за Карамона. За прошедшие несколько месяцев он не только проникся к своему предводителю любовью и уважением, но стал почти боготворить его. Имея возможность наблюдать за своим кумиром вблизи и стараясь во всем походить на него, Гэрик сумел разглядеть подавленность и угнетенное состояние духа военачальника, хотя Карамон искренне полагал, что довольно ловко скрывает свои переживания. Исполин заменил Гэрику потерянную семью, и теперь молодой рыцарь думал о нем как о старшем брате.