Ольга Лукас - Тринадцатая редакция. Книга 5. Неубедимый

Он шагал, не обращая внимания на то, что с неба постоянно что-то капало, то усиливаясь, то прекращаясь, а зонтик он то ли где-то забыл, то ли надёжно спрятал, но это не беда, ведь у куртки, которую одолжил ему Джордж прекрасный капюшон, закрывающий половину лица. Щегольское пальто — подарок Эрикссона — неплохо смотрится, но в поисковые экспедиции лучше ходить в чём-то более практичном.

Большие и малые Конюшенные, малые и большие Невки проносились мимо. Не стоит там даже и искать ответ на загадку. А вот и Малая Морская. Бывшая Гоголя. Почему-то сразу вспомнилась начальная школа, перемены в стране и целый вихрь переименований. Удивительное коллективное путешествие в пространстве и времени: весь город заснул в Ленинграде, а проснулся уже в Санкт-Петербурге. Потом ещё несколько лет горожане путешествовали районами, проспектами и улицами, и только-только выученные названия надо было переучивать заново. Один старшеклассник-буквоед с разрешения директора школы устраивал младшим обязательные краеведческие экскурсии по переименованным улицам, а потом с пристрастием допрашивал малышню на классном часе.

Димка не ходил на эти экскурсии — предпочитал отстать от толпы орущих одноклассников и бродить в одиночестве по дворам. Но классного часа было не избежать.

И вот однажды наступило возмездие: краевед-зануда велел злостному прогульщику культурных мероприятий подняться с места и рассказать всему классу, что он усвоил из экскурсии по «литературным и бывшим литературным» улицам. Димка помнил только про Горького, у которого отобрали целый проспект, но хотя бы оставили в утешение станцию метро, да про Гоголя, который остался без собственной улицы, тогда как Пушкина и Жуковского такая участь миновала. Но эту, проверенную, информацию он решил приберечь напоследок. А начал он свой доклад с потрясающего откровения: «В 1991 году Кировскому проспекту вернули историческое название — Каменноостровский. В честь Николая Островского. Который был камень, а не мужик.»

Одноклассники грохнули. Потом они даже пытались дразнить будущего шемобора «Каменный Островский» но, отведав его крепких, как булыжники, кулаков, отстали.

И вот теперь, на пересечении Невского проспекта с улицей, некогда совершенно несправедливо отобранной у автора «Мёртвых душ» и «Петербургских повестей», уже большой и умный мальчик Дима зачем-то вспомнил эту давнюю историю. Покачал головой, хотел было идти дальше, но тут его внимание привлёк необычный снаряд, с огромной скоростью несущийся по тротуару. Снаряд всё приближался, и вскоре стало понятно, что это просто человек, который очень быстро перебирает ногами. Человек промчался мимо, завернул на Невский, и, не сбавляя скорости, припустил в сторону Казанского собора. Дмитрий Олегович успел только заметить толстые очки на носу у бегуна, да какую-то вышитую косынку на голове. То был Гумир, силой и волей букиниста отправленный к Даниилу Юрьевичу.

«Это твой родной город. Тут всегда так», — привычно успокоил себя шемобор и в задумчивости свернул на Малую Морскую.

По левую руку шумела какая-то стройка из разряда бесконечных. Из модного кафе выходили сытые, гладкие клерки, откушавшие бизнес-ланча и готовые к новым подвигам на ниве бюрократии. На закрытой будке, в которой починяют обувь, висел клетчатый тетрадный листок, на котором от руки было написано: «Мастер болен».

«Бедный окровавленный Мастер», — почему-то вспомнилось шемобору. Он остановился, достал из кармана куртки одолженный у Джорджа блокнот и записал туда: «Две книжные ассоциации подряд, на М. Морской». Потом перечитал остальные заметки. Бред, бред и бред, ничего не связывает их, никакой зацепки. Так и придётся вечно бродить по городу или сидеть в архивах в поисках решения задачи.

Он прошел ещё немного вперёд. Его внимание привлекла вывеска «Букинистическая лавка». Славная вывеска, вкусная. Оформители использовали буквы того же типа, из каких в Димкином детстве делали вывески «булочная». Аппетитные, как свежие бублики, желтовато-румяные литеры висели над входом. Чуть ниже на деревянной дощечке было выведено название — прописными буквами, местами стёршимися. Следуя правилу, которое он сам для себя установил, — идти вперёд, ко всему прислушиваться и присматриваться, всё примечать и запоминать — Дмитрий Олегович спустился пониже, чтобы разобрать надпись на дощечке, которая была похожа на самодельную мемориальную табличку. Шемобор уже ожидал, что там будет написано что-то вроде «В этой лавке с 12.00 до 13.00 обедает её хозяин». Но там было написано совсем другое.