Дмитрий Видинеев - Предел. Дети палача

— Гейдер теперь новый палач, — ответил Фарамор. — И нам… — юноша покосился на сестру и решил не объяснять причину поиска. — Спасибо, нам пора.

Старик поморщился и покачал головой.

— О, Хозяин Пустоты, — вздохнул он. — Куда катится мир?.. Куда катится…

Открыв дверь, Гейдер несколько секунд разглядывал юношу и девочку маленькими поросячьими глазками, затем ухмыльнулся:

— А, я знаю, кто вы. Дети старины Легиса Тоула. Догадываюсь, зачем вы пришли.

От Гейдера воняло потом. Красное одутловатое лицо напоминало морду борова. Губы щерились в убогом подобии улыбки, обнажая гнилые зубы. Некогда белую рубаху покрывали серые жирные разводы.

— Мы пришли просить о милосердии, — чувствуя отвращение, проговорил Фарамор.

Он расстегнул верхнюю пуговицу плаща, запустил руку за пазуху и сорвал с шеи серебряный медальон — единственную ценность, упущенную из вида бдительным законником. Юноша протянул медальон и произнес слова, которые множество раз говорили его отцу:

— Прошу вас лучше наточить топор и сделать все быстро.

Гейдер принял медальон, повертел в руках и пожал плечами.

— Конечно. Мне же не трудно, — согласился он. — Ваш отец даже ничего не почувствует. Р…раз, — с его губ слетела слюна, — и он уже в чертогах Трех Богов. Сделаю, как надо.

Фарамор оставил Невею и вещи рядом с городскими воротами. Здесь находились пост законников и казарма, так что девочке ничего не угрожало. Вид у Невеи был отрешенный, но на наказ брата никуда не уходить она понимающе кивнула.

Ему меньше всего на свете хотелось идти на казнь, но он чувствовал, что должен, обязан быть на площади, словно его присутствие поддержит отца в последние минуты жизни.

Фарамор шел по улице, надвинув капюшон на голову и опустив голову. Он не хотел, чтобы его кто-нибудь узнал, но ему все равно казалось, что идущие рядом с ним на площадь люди смотрят только на него. Он чувствовал страх и обреченность, будто бы сам скоро должен лишиться жизни.

Народу на площади собралось больше, чем на коронации государя. Еще бы, глашатаи все утро ходили по улицам города, объявляя, что сегодня состоится казнь бывшего палача. Люди не могли отказать себе в удовольствии увидеть, как отрубят голову тому, кто сам многие годы заносил топор или меч над головами других. Это целое событие, которое еще долго будет обсуждаться в городе.

Фарамор не стал пробираться сквозь толпу. Он поднялся на мраморную лестницу храма Трех Богов на краю площади. Отсюда хорошо был виден эшафот.

Сжимая древко огромного топора, возле плахи расхаживал новоявленный палач Гейдер. На нем был черный плащ с откинутым за спину остроконечным капюшоном. Волосы прямыми светлыми патлами обрамляли пухлое лицо. Он крутил головой, разглядывая шумевшую внизу толпу, и походил на стервятника, выискивающего, чем бы поживиться.

Государь Таракот со своей свитой уже находился на балконе ратуши. С такого расстояния Фарамор не видел выражение его лица, но ему казалось, что тот улыбался. Драгоценные каменья в высокой короне Таракота мерцали в лучах полуденного солнца. Приближенные государя стояли неподвижно и в своих белых парадных мундирах выглядели, как мраморные статуи.

По толпе прокатился шум, словно порыв ветра ворвался в чащу лиственного леса. Сердце Фарамора бешено заколотилось, расценив всеобщее волнение правильно: к эшафоту вели Легиса Тоула. Неожиданно захотелось сбежать по лестнице и помчаться прочь от площади — не оборачиваясь и не думая, что там сейчас произойдет. Это же глупо стоять и добровольно смотреть на казнь собственного отца. Зачем истязать себя таким зрелищем? Мало ли страданий еще суждено испытать, когда они с сестрой покинут город на произвол судьбы? К чему все это, ведь отцу не станет легче от его присутствия?

Фарамор тряхнул головой, изгоняя из сознания непозволительные мысли. Он глубоко вдохнул и выдохнул, издав сквозь стиснутые зубы протяжный стон. Ему стало стыдно за проявленную слабость. Сжав кулаки и, не отводя взгляда, он смотрел, как на эшафот в сопровождении законников поднимается отец. В белой длинной рубахе фигура Легиса Тоула четко выделялась в общей темной людской массе.

Из толпы сквозь неровный гул до Фарамора доносились разноголосые выкрики:

— …Поделом!.. Теперь он узнает, каково это… Хозяин Пустоты заждался его!.. Жаль, что у него одна голова!.. Мерзкий убийца!..

Эти, выкрики вызывали у Фарамора душевную боль. Он морщился, вздрагивал, но не отрывал глаз от эшафота.