Дженнифер Робертсон - Золотой ключ. Том 1

— Это и есть улика? Твоя оценка их одаренности? Сарагоса, но ведь если так рассуждать, то можно заподозрить в колдовстве, в обладании темной силой и твоего отца, и твоего дядю, и даже тебя самого. До Серрано на этом посту побывали трое Грихальва и затем их сменили Серрано.

— Они испугались разоблачения, ваша светлость. Потому-то и вернулись к прежнему ремеслу.

— Уступив должность Верховного иллюстратора брату твоего деда? Почему же семья, обладающая, как ты твердишь, темной силой, добровольно оставила двор? Что-то я не вижу в этом логики.

— А разве Грихальва когда-нибудь славились умом? Герцог хмуро посмотрел на художника. Какая пошлая, вульгарная хула! Этак и до площадной брани дойти недолго.

— Грихальва хоть и не дворянский род, но больше ста лет верой и правдой служат Тайра-Вирте и семье до'Веррада. Сарагоса, ты что, забыл Верро Грихальву? Он был из простонародья, но другого такого капитана история Тайра-Вирте не знает. Он бы наверняка заслужил титул Марчайо Грандо, возглавил бы все наши войска, если б не погиб, защищая моего деда, герцога Ренайо. — Затем до'Веррада добавил громче, чтобы до Сарагосы лучше дошел смысл его слов:

— Если б он не скончался на руках у Ренайо.

Серрано благоразумно промолчал.

До'Веррада вздохнул.

— Конечно, ты понимаешь, что без доказательств не может быть и речи об отмене охранной грамоты. При моем дворе и так хватает интриг и дрязг, в такой обстановке только глупец примет на веру беспочвенные слухи.

— Да, ваша светлость, — с явной неохотой вымолвил Серрано.

— Вот и выкладывай улики, Сарагоса. Предъяви доказательства, что Грихальва обладают темной силой, о которой ты говоришь. И если эти улики будут неопровержимы, я отменю указ моего деда. Грихальва, все до одного, покинут Мейа-Суэрту. Чтобы выжить, им придется в лучшем случае взяться за ремесло итинераррио, а в худшем — просить милостыню на дорогах герцогства. И в будущем никто из них не станет военным или торговцем и, уж конечно, не займет должность Верховного иллюстратора в Палассо Веррада.

Лицо Серрано окаменело. Он процедил сквозь зубы:

— Ваша светлость, не всегда легко добыть доказательства вины.

— В данном случае это необходимо. — До'Веррада улыбнулся, хотя ему было совсем невесело. — Возможно, еще до конца дня я обрету второго сына или дочь, и мне наскучила твоя тема. Надевай-ка новую шляпу с красивым фиолетовым пером — ах, Сарагоса, до чего ж оно красивое! — и ступай, ищи улики. И пока не найдешь, не смей заикаться при мне о Грихальва.

— Да, ваша светлость. — Сарагоса, белый как мел, повернулся на каблуках и направился к выходу. Но ему хватило благоразумия не надевать новую шляпу с красивым фиолетовым пером, пока он не исчез из поля Зрения герцога.

— Моронно, — прошептал до'Веррада. — Если в ближайшем будущем кто-нибудь из Грихальва заменит тебя на посту Верховного иллюстратора, это будет наполовину твоей заслугой.

У Сааведры Заныло под ложечкой. Так нельзя, нельзя! Не имеет она права смотреть Чиеву до'Сангва. Это заказано всем, кроме иллюстраторов, кроме Одаренных мужчин, и хотя она не сомневается, что однажды и Сарио будет принят в их ряды, он пока еще только мальчик и не Признан, а она — только женщина.

"Нас очень сурово накажут”.

— А вдруг нас тут застанут? — прошептала она. — Меня выпорют, а тебя… Сарио, а вдруг они не признают твой Дар?

— Не посмеют, — прошептал он в ответ. — Мой Дар слишком велик, слишком ярок. Я им нужен.

Он так уверен в своем будущем… А она в своем — нет. Ее будущее (как и любой женщины в ее семье) — Множить число Грихальва. Рожать детей и надеяться, что кто-нибудь из сыновей окажется Одаренным, как Сарио.

Сааведра содрогнулась и почувствовала, что у нее пересохло во рту. Теснота была жуткая, но ей все-таки удалось коснуться губ и сердца.

— Матра эй Фильхо, храни нас обоих…

— Бассда! — свирепо цыкнул Сарио. — Уходи, если ты моронна несчастная. А я не пропущу из-за тебя такое зрелище.

Она должна уйти… Должна, но знает, что не сможет. И, конечно, жестоко за это поплатится. А всему виной его настойчивость… И вдруг любопытство — противоестественное, страшное в самый миг своего зарождения — приковало Сааведру к холодному полу.

Она прижалась скулой к кирпичу и через щель увидела среднюю часть просторной комнаты — кречетты, как назвал ее Сарио. Щель была недостаточно широка, чтобы видеть еще две стены. Ни окон, ни ламп, только одинокая сальная свеча на высоком подсвечнике из кованого железа. В ее сиянии были видны мольберт с картиной, прикрытой парчой, и грубый деревянный стул.