Вадим: Рус. Заговор Богов

Рус проспал до полудня. Все это время дракон просидел на углу поломанной крыши, задними лапами цепляясь за продольную стену, передними за поперечную, с кошачьей грацией прогибаясь телом. Лениво лежащие шея и хвост, по периметру стен образующие кольцо, сходство с домашним хищником только усиливали. Никто не смел к нему подойти. Благоговение перед драконами, кстати, никем никогда не виденными, впитывалось в империи с молоком матери. Да и не до того было людям в крепости Сумеречников, все ходили как пришибленные. Жрецы Тартара и жрицы Ланьи с трудом помнили последние годы. Зачем, почему? Вопросы давили тяжестью мельничных жерновов.

Какое-то растение в необхватной деревянной кадке с вырезанными по кругу непонятными рунами засохло. Какое право оно имело занимать место алтаря в храме? И как вообще появилось это странное соседство, когда теневики и ланитки друг друга на дух не переносили. Одежда у всех жриц, кроме одной худышки, почему-то оказалась малой. Проблема. Особенно для женщин. Теневики со своей стороны куда-то растеряли большинство оружия, которое так любили. Многих из них мучало странное чувство, что они когда-то были волками, а при виде ланитки почему-то хотелось вытянуться в полный рост и замереть, словно в армии, ожидая приказа. Странно все это. Тут еще и дракон, случайно придавивший женщину-Сумеречницу. И какой-то спящий иноземец. Не до них, с собой бы разобраться! А дракон на самом деле красив, почти в точности как на картинках.

— Так почему центральный мир постигло запустенье? — Басовитым колоколом прогудело в голове Руса. Он тоже ответил мыслеречью:

— Люди оттуда ушли. Им стало скучно. Передрались к тому же. Каждая семья отбыла в собственную вселенную. Им тогда еще не надоело их создавать.

Дракон пока не собирался оборачиваться в человека. Они сидели рядом, на вершине горы возвышающейся над крепостью ордена Сумрака. Булыжник и галька. Дракон принес сюда Руса на собственной шее.

— А наше племя придумал какой-то шутник, который ненавидел сочинителя сказок об эльфах. С тех пор мы враждуем. Это в генах, это сильнее нас.

— Да-а… а я все время удивлялся смеси немотивированной ненависти и уважения, которыми пропитаны строки о вас. У эльфов, конечно.

— Глупо, но я тебе благодарен за смерть тех высокомерных ублюдков. Мы со своей стороны их нисколько не уважаем.

— Разумеется! Они вам на один зубок, а вы для них почти неуязвимы.

— Ключевое слово — почти. Ладно, закончим о мразях. Мне одного твоего запаха, насквозь эльфийского, достаточно. Я — понятно почему вспомнил, но ты-то зачем о них говоришь?

— Не знаю, — смутился Рус. — Вину, наверное, испытываю. Женщину жалею, которую позавчера собственноручно зарезал. Свихнулась бы, но жила. Никакой от неё опасности.

— Брось. Ты точно сквозь пространство доберешься? — Первый сменил тему.

— Не волнуйся, император! Звони, если что. — С этими словами Рус провалился в Слово, запитанное Силой Геи.

На той стороне Океана его нетерпеливо ждала Гелиния с Гнатиком на руках. Он уже устал сбрасывать «звонки», от которых голова грозилась лопнуть. Теперь заживут!

— Пока… — пробормотал дракон, решивший еще немного понежиться на солнышке. Теплые камни так приятно грели. Империя подождет.

Ему, Золотому дракону с не выговариваемым человеческим горлом именем удалось вырваться из Кальварионского пятна в первые три дня после переноса. Оба брата и обе сестры — все живые члены родного гнезда, сошли с ума от долгих колебаний Силы, вошедшей в резонанс с драконьими мозгами. Не иначе, как чудом, свое спасение дракон не называл. Верил бы в богов — помолился бы. А так, они его не замечали, а он их презирал и иногда подглядывал. Просто из интереса.

Обернувшись человеком, дракон взял себе имя — первый слог его фамильного прозвища, произносимый человеком как «Муль». И пошло становление империи, своей скоростью поразившее Руса, и ни разу до последнего момента дракон не подставлялся под чужие взоры. Вопрос с наследником решался просто: Дранко (взойдя на императорский престол, дракон изменил имя, взяв местное слово «Дракон» — так ему показалось веселее) зачинал сам себя. Отец с сыном никогда не встречались — это был строжайший запрет. Император жил в двух ипостасях, пока не решал, что старому телу пора на покой. Тогда он расслаблялся и переставал досадовать на короткие сроки человеческой жизни, заставлявшие два десятка лет жить в напряжении. Нелегко в течении такого срока держать сознание раздвоенным.